— Ведь они встретились снова — Джослин и ваш отец. В Монтре. Лет восемь назад. Вас как раз отправили обратно в Штаты, в школу.
— Да, помню. Это единственное, что я помню. Что меня отправили в Штаты.
— Это случилось недели через две после вашего отъезда. Джослин приехала из Парижа, чтобы взять интервью у вашего отца. Я как раз был там.
— Вы? Но это… когда утонула Карлотта.
— Совершенно верно.
Мерри на минуту задумалась. Несмотря на жару, она внезапно содрогнулась от пробежавшего по коже холодка и поставила стакан на столик.
— Она утонула из-за Джослин? Из-за Джослин и отца? — спросила она.
Гринделл глубоко вздохнул, облизал губы, посмотрел на нее и ответил:
— Не совсем. Не только из-за этого. Мне кажется, никогда не бывает одной причины. Но и из-за этого тоже. В основном из-за этого.
— Понимаю.
Мерри допила и попросила его проводить се обратно в «Эксельсиор». Они вышли через боковую дверь ресторана на пирс, где пассажиров ожидали лодки-такси. Они плыли по каналам, и Мерри молча смотрела на бурлящий след за кормой. Потом она повернулась к Гринделлу и спросила:
— Но почему все-таки? Мне все равно непонятно, почему она столько лет вынашивала эту месть?
— Я сомневаюсь, что тут речь идет о годах, — сказал Гринделл. — Скорее, о трех-четырех днях.
— Я не понимаю.
— Думаю, она ездила к нему. Учтите, это только моя догадка, но я в этом бизнесе уже не первый год и повадки женщин-рспортеров мне очень хорошо известны.
— Известны? О чем вы?
— Ваш отец ведь был тогда обручен? С Нони?
— Да.
— Ну, могу предположить, что она с ним встретилась и начала его заманивать. И, возможно, он се отверг. Вот почему она и написала такую статью.
Мерри ничего не сказала. Ей нечего было сказать. Она думала о том, что ей в ближайшие два часа придется дважды укладывать волосы, дважды переодеваться и идти на банкет, устраиваемый Финкслем в ресторане «Шеву».
Но после банкета ее ожидала настоящая пытка. Мерри без труда высидела до конца банкета. Она могла бы выдержать сотни таких банкетов. Ведь здесь ей надо было есть, лить, оживленно беседовать и любезничать с соседями по столу. Словом, надо было что-то делать, прилагать какие-то усилия. Но потом в продолжение следующих двух дней ей было некуда себя деть, а наука ничегонеделания никак ей не давалась. Она же не предполагала, что сложный механизм фестивальной программы, который держал ее в напряжении с самого первого дня, внезапно дает сбой, и она вдруг будет предоставлена сама себе. Но именно так и случилось. Ведь на Венецианском кинофестивале предстояло еще просмотреть великое множество фильмов, встретиться с сотнями актеров и актрис, режиссеров и операторов, продюсеров и сценаристов, и всех их надо было окружить вниманием и проинтервьюировать, и так много сделок надо было заключить — так что Мерри Хаусмен неожиданно была вынуждена провести несколько дней и вечеров подряд, когда от нее ничего не требовалось и никто не собирался ее развлекать. Свобода принесла лишь чувство горького разочарования. Меньше всего ей нужна была эта свобода именно теперь, когда она волей-неволей должна мучительно раздумывать о том, что рассказал ей Гринделл об отце, о Джослин и о Карлотте.