— Красивая комната, — сказал он, когда заметил, что она наблюдает за ним.
— Спасибо.
— А ты — красивая женщина, — добавил он.
— Спасибо, — повторила она.
А потом он ее поцеловал, и, как ни странно, этот поцелуй оказался каким-то очень изысканным, чудесным и даже пугающим, потому что был таким долгим, что она даже перестала чувствовать свое тело, ставшее вдруг чужим и непослушным. Она боялась оказаться неумелой, неуклюжей, боялась, что уже забыла, как себя вести и что надо делать в такой ситуации. Но разве это забывается? Это же как умение кататься на велосипеде — если уж научился, то разучиться нельзя. Он нежно и осторожно держал ее в объятиях и покрывал поцелуями, а потом медленно и настойчиво стал расстегивать пуговки ее черного платья.
Она выскользнула из упавшего платья и повела его в спальню, все еще чувствуя робость и смущение, словно никогда до сей поры не была замужем, не рожала, не занималась любовью. Она сбросила туфельки, скатала чулки, ругая себя за неизящные движения и думая, что можно было бы проделать это все куда элегантнее — просто и непосредственно, как та девица на рисунке Мане. Или это Моне? В общем, с того рисунка. Потом она сняла трусики и лифчик, но оставила в ушах серьги с сапфирами и брильянтами — в надежде, что они придадут ее поведению блеск и изящество. Мередит, однако, почувствовал ее волнение — или это только ей показалось? — ибо он обращался с ней нежно и ласково, словно собирался лечь в постель с неопытной девушкой. Он целовал ее, гладил и ласкал так, словно у них впереди была целая вечность, словно им было достаточно испытывать удовольствие от соприкосновения тел, упиваясь пресыщенностью чувств. Но он хотел се, он хотел ее безумно. Ей достаточно было лишь взглянуть на него. И когда он наконец овладел ею, у нее возникло ощущение, что она вдруг опять стала девственницей — потому, что уже все забыла и давно этим не занималась или, может быть, потому, что он был ужасно огромный. Нет — такой огромный. Не ужасно огромный, а чудесно огромный! И очень быстро к ней вернулось прежнее ощущение легкости, и она вспомнила, как это бывает, как это чудесно, и ей снова это нравилось, нравилось, и она повторяла, снова и снова, слабым голосом:
— Мне хорошо, о, как мне хорошо, как же мне хорошо, да, мне хорошо!
За считанные мгновения она превратилась из боязливой девственницы в самозабвенную куртизанку и после своего длительного воздержания вдруг невероятно стремительно взмыла на недосягаемую высоту возбуждения и восторга.
— О Боже, да, Боже, да! — выкрикнула она, испытав оргазм, но до его оргазма было еще далеко, и он продолжал пронзать ее, как огромный ритмично работающий поршень, и она удивилась и даже испугалась, когда почувствовала, что ее тело опять пробуждается и посылает ему ответный импульс, и она опять начинает испытывать это, — и она снова кончила, почти сразу же, а потом это пришло и в третий раз, как только она ощутила внутри себя горячую струю его семени.