И, наконец, четвертая - собственно жизнь. Обычная жизнь. Отлаженная жизнь. Жизнь, быстро ставшая привычной. И очень, кстати, неплохая жизнь! Со своими, конечно, проблемами. А кому легко?!..
Легко ли жилось гетману Александру Твердохлебу? Трудно сказать. Обычному комбату в прошлой жизни, зауряд-майору, каких в базарный день дают по связке за полтину, да ещё соглашаются на скидку с учётом амортизации, в дурном сне бы не привиделась должность правителя пусть микроскопического, но всё-таки государства. Он стал лидером общины в тяжелейших постчумных условиях, когда от такового требовались строго определённые качества: непоколебимая решимость, сила, умение выживать, опыт жёсткого командования, твердость характера, отвага, оперативно-боевые навыки, здоровый цинизм. Молодой офицер, строго говоря, оказался в нужное время в нужном месте. А потом, лет через десять, когда героика будней сменилась плановым, размеренным трудом, когда появилась возможность присесть, оглянуться назад и оценить свершения, гетман понял, что привык к 'этому делу' сам, привыкли и к нему. Что называется, втянулся по уши. Научился уже не столько командовать, сколько руководить, управлять, а в последние годы - направлять и властвовать. По мере того, как жизнедеятельность многопланового хозяйства общины входила в накатанную колею, от него всё меньше и меньше требовалось личного участия в экономическом процессе. Ну не дело всевластного гетмана решать, какой из автобусов завтра пойдёт в Нижнереченск, а какой повезёт вахту на химкомбинат! На то есть старшина транспортного хозяйства Андреец со штатом ответственных лиц... Гетман же осуществлял общий надзор, утверждал управленческие решения новоросских старшин, выступал как арбитр, занимался вопросами внешней политики и военной стратегией, что, как оказалось, более всего соответствовало качествам его натуры. Натуры странной, в которой органично сочетались неторопливая основательность, даже неразворотливость, и откровенная, выражаясь языком дипломатического протокола, лень оторвать задницу от кресла - с бесшабашностью отчаянного авантюриста и внезапными порывами служебной активности, чрезмерной даже для законченного трудоголика. А опыт - дело наживное!
Достойно было удивления, что к сорока двум годам гетман не нажил ни геморроя, ни кариеса, ни язвы, ни одышки, ни даже лишних седин. Кто знает, почему так получилось?! Может, сыграло свою роль то обстоятельство, что он был абсолютно счастлив в личной - и семейной! - жизни, дома отдыхал от служебно-боевых проблем душой и телом, эффективно релаксировал. Может, такова порода. Может, Бог имел на него Свои виды. Может... Ну, короче говоря, что есть, то есть! Вот и сейчас, разглядывая себя в зеркале, скрытом от посторонних в гардеробе за раздвижной стеновой перегородкой, он обнаружил в пышной каштановой шевелюре всего несколько малозаметных нитей серебра. Явно заплутавших, сбившихся с маршрута! Он, казалось, вообще не изменился за двенадцать лет - тот же по всем статьям средний мужчина. Таким удобно заполнять анкеты - всё у них стандартно: 42/180/80/42, не был, не состоял, не принимал, не привлекался, не участвовал и даже не сочувствовал... Хотя, если быть честным перед самим собой, поучаствовать пришлось во всяком, и потому несколько изменилось лицо. Довольно привлекательный анфас - в котором на удивление органично сочетались природная мягкость интеллигента, благородство потомственного дворянина, ироничный нрав лукавца, самодовольство позёра - сделался со временем резче очерченным, чуть грубоватым, истинно по-мужски жёстким. Но, скажите, разве это повод горевать?!