Пушкин: Ревность (Катаева) - страница 31

МАСКА: Любила одного, убили другого. Убивший исчезает из жизни безвозвратнее, чем убитый.

МАСКА: Толстой мечтал о славе, ему виделось славное семейство: мать и дочь, обе Натальи, одна подращивает другую, ревнует ее к успехам, выдает — и купается в славе. Честолюбие Толстого было целомудренное, юношеское, идеальное. Наталья Николавна была жива в жениховский возраст графа Льва Николаевича, русские литераторы доходили до такого экстаза, чтоб и на любовницах оставленных жениться, Толстой же был важный барин — он просто помечтал о такой для себя жене, которая своим чадолюбием выпестует ему дивную, легкую, безупречно женственную и отрешенную дочку, годную только на то, чтоб полюбоваться ею до шестнадцати лет и выпустить из рук — к какому-то жаркому, молодому, славного поприща господину. Дочки его с трудом бог знает за кого выходили, сыновья добродетельных супружеств не учреждали, жен искали с озорством, азартом, оригинальностью. Толстой только-только женился — и сел писать «Войну и мир», еще не видя в своем доме, как мать любит дочь осторожно, строго, как готовит ее к перебору женихов, ахая про себя, как могла грубая калужская барыня вырастить невесту Пушкину, забывшему о хорошем бы деле — жениться на доброй и веселой, с радостной страстью отдавшейся, предъявляющей свои требования, хитрящей со светскими законодателями, работающей все на него, на Пушкина. Толстому Пушкин был в зятья не нужен, но две Натальи украшали ему начало века.

ХОР ДЕВУШЕК:

МАСКА: Пушкин мешался и суетился в его жизни. За что бы он (Пушкин — Дантеса) тогда его убил?

АНСАМБЛЬ МУЖСКИХ МАСОК: Господь создал все живое, строго поделив на два пола, и тем важнее эту определенность смешать. Одень актрису в мужское платье и затяни в корсет мужчину: что останется от их чувств, от их влечений, от их поступков? Или все окрашено только одной-единственной краской, эротической? Думаешь о завоевании мира или снижении налогов для малоимущих, а подразумеваешь возможность увеличения гарема и освобождения хорошеньких женщин для разнообразных любовных развлечений? Все не так? Почему ж тогда это становится так неубедительно, стоит только седовласому резонеру во время пламенной речи задержать руку на круглом задке официанта? Если речь о ЛЮБВИ, то надо поскорей определиться, имеется ли в виду страсть исключительно платоническая, бесполая, ни в коем случае не предусматривающая ни при каком развитии событий секс? Не утрировать, допустить, что суть игры — эротизм высокого накала, так воля ваша — если женщина станет против женщины, не касаясь ее грудью, лишь ощущая ту точку своего тела, которая ближе всего к телу другой, и понимая, что это за энергия в них друг из друга перетекает и насколько они могут — они готовы, это не бывает иначе — ею управлять, — то вычищеннее этого эротизма нет никакого другого. Переодевания, маскарад, даже только в мыслях, даже в ролях, их маленьких фрагментах — это обязательное условие любовной игры. Что останется от влечения, если его объект сменит пол? Ничего? Ничего и не было. Один раз позволь себе быть честным с собой, закрой глаза и представь, что эта прелестная девушка, сосредоточие твоего вожделения, становится юным, юным, нежным юношей, в два раза ее полнее от нежных, упругих, тренированных и всегда закрытых одеждой мышц, — о, пошлость и асексуальность женского ежеминутного обнажения, дармового, площадного, для всех, для того, кто пожелает и не поленится — юноша строен, невертляв, он не выпячивает губок, не оттопыривает попку, — кто-то, насмотревшись у девушек, делает это, его надо пожалеть, поругать, он заигрался, все это — детали, главное — позволить себе один раз только увидеть свою возлюбленную возлюбленным и, увидев, увидеть, как любовь твоя, не исчезнув, возгоняется — раз у нее уже нет рамок — в какие-то недоступные доселе испытанным ощущениям выси. Ты захочешь отказаться? Если любишь — нет. К Пушкину велено испытывать пиетет, признавать яркость его чувств и поэтичность словоизлияний, его — любившего какие-то ланиты и перси, рисовавшего шляпки в своих тетрадях, ему, никогда не зажмуривавшемуся, не захотевшему отдаться ВСЕМУ, что есть в этом мире, не овладевшему ВСЕМ, не получившему отказ. Мы готовы читать его исторические сочинения или наблюдения за природой — хоть и природа живет полнее, чем мог увидеть он, и история не так суха, — но так ведь он погиб за ЛЮБОВЬ! Принимая за нее семью, частную собственность и государство.