Были у меня дела и в других редакциях тоже. Эрнсту Сафонову я нес для «Литературной России» статью «Вот придет Сталин, или Философия порядка», Саше Проханову в «День» интервью со мной, которое озаглавилось «Грубый коммунизм Иосифа. Сталина, или Что построил в Германии Адольф Гитлер», безоговорочно завизированное русским вождем и генсеком немецкой рабочей партии, о чем Проханову я, конечно, сообщать не собирался. А для «Who’s who» волок потрясную, изготовленную в их духе текстовку с заголовком: «Одинокий Моряк в океане, или Кто такой Станислав Гагарин».
А главное, в редакции хуизхуинов меня ждала — условились по телефону — Надежда Гарифуллина, которую эти самые хузники устами некоторых главных редакторов назвали лучшей журналисткой года.
Побегав по редакциям, лично передав материалы главредам, я пил кофе в «Кто есть кто», толковал с Аршаком Маркаряном и Владимиром Виноградовым, заглянув в «Литературную Россию», и все ждал и ждал Надю Гарифуллину, не подозревая о том, что со вчерашнего вечера она пожарным порядком переселяется из гостиницы куда придется, ибо родная газета, так и не удосужившаяся за четыре с половиной года решить Надеждины жилищные проблемы, объявила, что не в состоянии оплачивать ее гостиничное жилье.
Так что ей было вовсе не до свидания с Папой Стивом, будь он хоть трижды Одиноким Моряком и Карлсоном впридачу.
Но Станислав Гагарин обо всем этом не ведал и потому маялся до тринадцати часов, слегка презирая себя за терпеливость, ибо, сам будучи человеком архиаккуратным и обязательным, терпеть не мог, неминуемо взрываясь негодованием, если кто-либо опаздывал на встречу.
Надежды не было, и надежда встретиться с нею сегодня избыла у Станислава Гагарина до нулевой отметки.
Неторопливо спустился я с пятого этажа в разрытый перманентным ремонтом Цветного бульвара скверик перед зданием за номером тридцать, заглянул во флигелек «Нашего современника», чтобы приобрести в его коридоре свежий выпуск газеты «День», вернулся на бульвар, размышляя, ехать ли мне на Беговую или податься на Белорусский вокзал, чтобы сесть на первую после перерыва электричку, и тут увидел перед собой космическую Веру.
— Не пришла? — насмешливым тоном спросила она.
— О ком ты говоришь? — спросил я, и, кажется, покраснел, хотя оснований смущаться у Станислава Гагарина не было, скорее всего меня задела ирония, заметная в голосе Веры, известная доля подтрунивания над старым козлом, метавшимся по редакционным кабинетам, будто юный вертер с едва наметившимися на лбу рогами.
На риторический мой вопрос одесского типа Вера не ответила. Она ласково взяла, бережно даже, я бы сказал, меня под руку и повернула к станции метро.