— Офёл увидел фоловья и говорит ему: пофлуфай-ка, друфище...
Не видела она ни осла, ни соловья. Никогда.
— Ага, — шепотом сказала Зоя Ивановна, глаза ее горели огнем искреннего понимания, — вы хотите подслушать?!
Она заговорщицки прижала указательный палец к губам — мол, буду нема, как могила, и принялась дальше елозить по полу тряпкой. Внизу буйно разорялась уже другая девица:
— На Сенатской площади-и убивали на-ас!!! Но глаза незрячие-е открывали мы-ы!!! — сладко упиваясь страданиями революционеров и самой собой, она, как пасхальные яйца, раскрашивала слова разными интонациями — без меры и вкуса, чем поцветастее; тянула нараспев концовки строк, трагически закатывала глаза, в общем, «рвала страсть в клочья».
— Спасибо, — сонно сказала Дора. — Для этого фильма вы нам, к сожалению, не подойдете. Надеюсь, в другой картине вам повезет больше.
Девушка, непонятно за что поблагодарив, направилась к выходу.
— Вот скукотища, — зевнула Дора. — Налейте мне еще кофе. Никак не могу проснуться. И пригласите следующую конкурсантку, — последнее слово она произнесла с насмешливо-шаржированным французским прононсом.
— Виталий Константинович, — раздался над ухом шепот уборщицы, — когда будете уходить, закройте дверь.
Я кивнул и опять глянул вниз.
— Вы можете прочитать что-нибудь наизусть? — справилась Дора у вновь вошедшей.
— Наизусть? Ой, я ничего не помню...
— Не страшно. Вот это — бриллиант стоимостью в миллион долларов. — Филатова положила на краешек стола спичечный коробок. — Мы — охранники. Вы должны нас так отвлечь, чтобы мы не заметили, как вы этот бриллиант стибрите, свистнете, слямзите, умыкнете... Не знаю, как еще сказать?
— Украдете, — подсказал пенсионер Трухнин, который помнил еще Станиславского — так, по крайней мере, он всем говорил.
После некоторого раздумья дебелая деваха быстрым шагом, ставя ногу за ногу — «елочкой», напропалую виляя бедрами и отчаянно строя на ходу глазки, подошла, лихо уселась на край столешницы, поразмыслила и, видимо, решив, что юбка задралась недостаточно высоко, подтянула ее чуть ли не к поясу, апеллируя взглядом в основном к пенсионеру Трушину, единственному мужчине в этой компании, а он подыграл ей — изобразил губами экстазную букву «о», тогда она с фальшивой заинтересованностью осведомилась:
— А шо вы здесь делаете?! А вы здесь работаете?! А чиво вы такие серьезные?! Ой, а шо это?! — она показала пальцем на потолок.
Но рука Доры успела к коробку раньше, после чего она процитировала того человека, которого помнил Трухнин:
— Не верю!
— Конкурсом интересуетесь? — спросила Зоя Ивановна.