– Итиху…твою мать…это где ж ты, так Федь, погулял, – удивился егерь, с пристрастием разглядывая мой лилово-пурпурный, пугающий чудовищными размерами, бланш, – не иначе повздорил с кем?!
– Да, нет…что ты, – весело и не принужденно отвечал я, – хочешь – верь, а хочешь – нет, – об пенёк у речки приложился в перелеске, у вас там темень – хоть глаз выколи, одним словом по собственному недоразумению и невнимательности оконфузился.
– Ну-ну…- скептически покачал головой Кузьмич, традиционно прищуриваясь сквозь густые брови и ресницы, как сквозь щель прицела пулемёта, – ты, Фёдор Фомич, хоть замажь чем твоё недоразумение или как-нибудь очками прикрой, а то перед людьми неловко – всё ж начальник, а не пацан какой безусый.
– Спасибо за совет, дружище, так и сделаю – только вот чем…замазать-то? – заёрзал я на кровати, как уж на сковородке, озираясь по сторонам в поисках чего-нибудь эдакого.
– Ладно, не бери в голову, сейчас у Надьки спрошу – у неё всяких кремов и мазей, что у дурака махорки, а ты покамест умойся по-тихому, и жди тут – не высовывайся, будем тебя в божеский вид приводить, – таинственно хихикнул дед, мгновенно растворившись за дверью, тихо буркнув в конце, – Дон Жуан залётный…
Но я уже не удивлялся необъяснимой с точки зрения здравого смысла, страшной проницательности Кузьмича, окончательно решив для себя, что это такой врождённый природный дар и, как мартовский кот, тихо ступая по скрипучим половицам, осматриваясь, но безмерно счастливый, пошел смывать с себя следы волшебной, но, увы, канувшей безвозвратно в прошлое ночи. Вернувшись без приключений в горницу, я всецело доверился опыту и мастерству Кузьмича, который как профессиональный врач-косметолог и гримёр в одном лице, всего лишь за четверть часа скрыл с бедной моей физиономии ужасные остатки вчерашней безалаберности, даже сумев придать физиономии некоторые элементы мужества и шарма.
– Ну что: ни дать, не взять – вылитый Джеймс Бонд – забодай его комар? – многозначительно подмигнул Наденьке Кузьмич, когда вывел меня из горницы и подвёл к зеркалу, на ходу нацепив на меня огромные солнцезащитные очки, видимо, также взятые у дочери.
– Похож, только лучше…- не стесняясь своих чувств, согласилась Наденька, улыбаясь и внимательно оглядывая меня с ног до головы, безуспешно пытаясь найти ещё какой-нибудь внешний изъян, что бы тут же его и устранить. Но после Кузьмича славно потрудившимся над моим внешним видом придраться было не к чему: и мы, позавтракав, пошли к кузнице творить неведомое нам будущее, оставив у калитки Надежду, чью нежность и любовь я вот уже как пять часов бережно хранил в своём сердце и также уносил в призрачный лабиринт грядущего. Я невольно обернулся, что бы ещё раз взглянуть в её чарующие глаза, но она как мимолётное виденье уже исчезла в густых яблонях палисадника. Кузьмич, как всегда, заметил мои волнительный взгляд и чрезмерное движение шеи вокруг своей оси, но толи из вежливости толи по иной не ведомой для меня причине не подал виду, лишь по обыкновению хитро прищурив брови и еле заметно, по-старчески нравоучительно, качая седой головой.