— Вы сами же себе противоречите, Петя, — возразила Саша Волошина, с улыбкой слушая его и поправляя на коленях юбку. Она сидела на перекинутой через борта брички доске без пилотки, с зачесанными назад волосами. — Вчера вы мне говорили, что танк вас не раздавил только потому, что у вас был глубокий окоп…
Натягивая на колени подол юбки, она то посматривала с брички сверху вниз на Петра, то переводила взгляд на гребешок дорожного кювета, усыпанный маленькими бордовыми цветами.
Скрипели обозы, шуршали скаты машин, иногда слева и позади вспыхивала стрельба. Мимо по обочине дороги проехал маленький вездеход, закиданный ветками и полынью, оставляя в мокрой траве сизый след. На миг промелькнул профиль вчерашнего генерала в комбинезоне. Сзади него сидел адъютант с красивым и суровым лицом.
Плакали дети, мычал скот, женщины толкали впереди себя тачки. Поддерживая друг друга, ковыляли по дороге легко раненные солдаты, а на повозках, вверх лицом, лежали тяжело раненные, с сумеречными чертами на небритых лицах.
— Болит нога? — наклоняясь с брички, спрашивала у Петра Саша.
— Ерунда, — он пожимал плечами.
— Вы не стесняйтесь, места много, — подбирая юбку, она отодвигалась в сторону на доске, перекинутой через борта брички.
— Нет, не стоит, — он старался ровнее наступать на натертую ногу и шел, совсем не хромая.
— Вы казак?
— Нет, я из Таганрога. Это он казак.
— Он? — взглядывая на Андрея, с разочарованием спрашивала Саша.
Андрей чувствовал, что они говорят о нем, видел улыбки, которыми обменивались они, то доверчиво приближаясь, то отслояясь друг от друга, и, смутно завидуя их настроению, не мог его разделить. Все больше он узнавал степь. Вот и родник на склоне балки, из которого их тракторная бригада брала воду, а вокруг него ноздреватые глыбы желтого известняка. Мшистой зеленью уже сплошь затянулась каменная станина старого ветряка. Взглядывая вниз, на Дон, узнавал он и заливчик в камышах, куда с отцом поднимался вверх по Дону в лодке ставить невода. На левобережье, за лесом, зеленело займище, откуда летом на лодках, а зимой на санях переправляли в хутор сено.
Дон делил степь на две половины, и каждая резко отличалась от другой. Правобережье горбатилось курганами, левый берег до самого горизонта занимал заливной луг.
Втянув в себя воздух, Андрей на секунду прикрыл глаза. Снова открыв их, он увидел сквозь пыль все так же бредущих и едущих солдат и беженцев.
Колеса пушек, сапоги солдат, копыта лошадей подминали под себя колосья нескошенного хлеба. Зияли пустынные молотильные тока. Не колыхались над ними облака половы, не всплескивался крик зубарей: «Поддай, поддай, подда-а-а-й!» Не погромыхивали в прозрачном воздухе деловито и весело комбайны.