Можно себе представить, как расцвели бы эти задатки ее натуры, окажись она не в условиях патриархального казачьего хутора, а в других, зовущих к самопожертвованию во имя высокой цели. За свои убеждения она могла бы пойти и на смерть, как идет теперь на смерть во имя любви.
Снова копытный стук раздается в степи. Это не тот озорной, шаловливый стук — нежный стук копыт коня которым Григорий теснил у Дона Аксинью на заре своей любви. И это не грозный, настигающий врага бег боевого коня, мчавшего Григория и по полям сражений русско-германской войны, и по донской степи, и по польской земле. Это мягкий, вкрадчивый стук копыт в ночи, объемлющий сердце Григория надеждой, что ему все-таки удастся унести от погони и от смерти свое счастье и где-то на этой земле найти временное пристанище для своей любви. А там пройдет время, все замирится, улягутся, успокоятся страсти, схлынет час ожесточения, отойдут, смягчатся и самые суровые сердца. Опять войдет в свои берега бушующий Дон, и можно будет вернуться на свою землю, пахать, сеять, жить вместе с любимой Аксиньей.
Надеждой отзывается в сердце Григория этот мягкий стук копыт в ночной степи. Рядом с Григорием — бесконечно счастливая Аксинья. Хоть и с опозданием, а сбылась ее мечта, та, что светила ей всю жизнь. Тихо, темно. Земля окутывает их своим ласковым дыханием. Пленительна Аксиньиному сердцу эта музыка копыт, предвещающая ей новые радости любви, жизни с Григорием.
И вдруг эта музыка обрывается. Выстрелы, погоня! Копыта лошадей, уносящих Аксинью и Григория, стучат лихорадочно и тревожно. Только бы успеть, только бы уйти, а там…
Уже и не знаешь, то ли это копыта лошадей стучат, то ли — твое сердце. И зачем же скрывать, что ты, конечно, хочешь, чтобы их не настигла погоня? Ведь люди, которые гонятся за Григорием и Аксиньей, хотя эти люди и отстаивают справедливейшее дело на земле, ничего не знают ни об их любви, ни прошлой жизни, а ты уже все знаешь, знаешь. Кистью гения написана эта скачка в ночной степи. Все дышит, все живет и звучит. Нет никакой литературы, нет романа Шолохова — одна только жизнь. Ветер свистит в ушах, храпят лошади, бьется сердце Григория, а рядом с ним так же гулко, а потом все слабее и глуше бьется замирающее сердце Аксиньи. Медленно запрокидываясь в седле, сползает она с лошади. Напрасно Григорий задыхающимся шепотом спрашивает у нее, что с ней, просит сказать хоть слово. «…Ни слова, ни стона не услышал он от безмолвной Аксиньи».
И вот уже он шашкой копает ей могилу. Нет, не помогла им любовь. Даже само солнце над головой Григория является его взору в донском небе черным. Теперь уже для него все было кончено.