* * *
Он в полном расцвете сил, проницательности и мудрости таланта. Но, ох, как же еще плохо берегут эти его силы, как часто и дома, в Вешенской, и издалека, и устно, и по почте обращаются к нему с заявками вроде той, о которой сам Шолохов с грустноватой усмешкой рассказывал своим избирателям в Ростове: муж не сумел удержать жену, разлюбила она его и ушла к другому, и вот теперь он требует, прямо-таки требует, чтобы писатель вернул ее обратно. Иначе какой же он депутат, слуга народа, если не исполнит такого дела!
Конечно, в том, что к Шолохову обращаются тысячи людей со всех концов страны, — и великое признание; народом его таланта, безупречности его авторитета, свидетельство той роли, которую играет в жизни нашего общества художник слова. Нет в мире другого писателя, который не только живет среди героев своих уже написанных и только замышляемых книг, в центре бурных событий народной жизни, но и сам является активнейшим участником этих событий; не только пишет книги о коллективизации, но и сам принимает участие в строительстве колхозов, не только своим пером защищая их от наскоков и подкопов врагов колхозного строя, но и лично на себе испытывая, что это такое, вражеские наскоки, клевета, ограждая в годы нарушений законности от необоснованных репрессий колхозников, местных партийных и советских работников. Да, личное мужество писателя неотделимо от мужества его таланта. В 1937 году надо было высокой закалки совесть иметь, чтобы открыто добиваться реабилитации людей, которым приклеивались ярлыки врагов народа.
В неповторимо суровое время пришлось Шолохову писать «Поднятую целину» и четвертую книгу «Тихого Дона». Умом и сердцем не мог поверить он, что те самые, подобные вешенским коммунистам Петру Луговому, Петру Красюкову, Тихону Логачеву, организаторы колхозов, чей повседневный подвиг все время стоял у него перед глазами, когда он писал своих Семена Давыдова, Макара Нагульнова, Андрея Разметнова, — не мог поверить, что эти люди якобы могли свернуть на путь измены партии, пойти против взлелеянных ими же самими колхозов. Если им не верить, то, значит, перестать верить и самому себе. В письме одному из вешенцев в то время Шолохов так и писал, что в таком случае и он не может снять с себя ответственность за те якобы преступления, в которых хотят обвинить честных вешенских коммунистов, организаторов и руководителей колхозов.
Он не хочет своими литературными заслугами отделить себя от своих товарищей, с которыми сроднился, сросся сердцем в трудные годы коллективизации на Дону, оградить себя, как стенами, томами «Тихого Дона» и «Поднятой целины», в то время как вокруг его товарищей по партии возводятся совсем другие стены. Есть вокруг Вешек склоны курганов, опушки и полянки в лесу, которые слышали и такие слова, когда Шолохов в упор начинал спрашивать у шофера, делившего с ним дорожную трапезу: