При этом воспоминании кровь ударила в голову Батурина с такой силой, что он долго стоял, держась за столб калитки, глотая раскрытым ртом воздух. Его привел в себя голос Крутицкого. Он стоял в соседнем дворе за частоколом.
— Вышли подышать воздухом, товарищ капитан?
Батурин тупо посмотрел на него, не узнавая, и внезапно спросил:
— Что вы намереваетесь делать после войны, старшина?
— Останусь в армии, — ничуть не удивляясь его вопросу, ответил Крутицкий.
— Зачем?
— По-моему, военный — это самая необходимая профессия. А по-вашему?
— По-моему, самая необходимая профессия — учитель, — сказал капитан.
Крутицкий взглянул на него с недоверием.
— Странно это слышать от вас.
— Почему же странно? — раздражаясь, поинтересовался Батурин. — Если все останутся военными, кто будет работать?
— Каждому свое. Одни уйдут после войны в гражданку, другие останутся в военной касте.
— В касте?
— Да. — Крутицкий слышал, как на переправе через Дон рассуждали об этом два полковника.
— Глупость, старшина! — отрывисто сказал Батурин.
— У каждого свой взгляд, — порозовев, произнес Крутицкий, для которого авторитет полковников, говоривших об этом на переправе, был выше авторитета капитана.
Услышав разговор полковников, Крутицкий потом не раз думал о нем и пришел к выводу, что это будет для него и справедливо, и удобно. Он любил размеренную армейскую жизнь, установленный круг обязанностей и поступков. Такая жизнь была свободна от обычных превратностей и случайностей судьбы. Правда, теперь была война, которая внесла много неудобного в армейский быт. Но войну Крутицкий считал исключительным явлением в жизни армии. Рано или поздно она должна будет закончиться, и тогда начнется привычный распорядок смотров, докладов по начальству, восхождения по служебной лестнице со ступени на ступень.
Капитану Батурину вдруг стало скучно, и, бросив Крутицкого у забора, он ушел в дом. Тихо ступая мимо спавших на передней половине дома хозяев, он прошел в свою комнату, и, присев к столу, стал разбирать «ТТ». При неярком свете керосиновой лампы привычными движениями вынимал, смазывал и вкладывал обратно части пистолета. Это всегда помогало ему поставить непрошеным мыслям запруду.
Постепенно она была восстановлена, и, собирая вместе искрящиеся части пистолета, он стал думать о роте. В боях как-то не было времени подумать о каждом человеке в отдельности, а теперь можно было сложить и отделить от случайного главное. Случайным было для Рубцова и Середы, что они отстали от роты, а вот то, что они стремились догнать и догнали роту, — было у них главным. Случайной ошибкой можно было бы считать и для Крутицкого то, что он вычеркнул их из списка как дезертиров, если бы не сегодняшний разговор с ним.