Лем упрекал режиссера в извращении его замысла: «Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Я-то писал и думал совсем наоборот».
Это несправедливый упрек. Тарковский очень бережно вписал замысел Лема в контекст своего замысла, позволяющего ответить на вопрос, неявно поставленный Лемом: – А зачем собственно Людям космос? Как и Тарковский с выходом своих фильмов, Лем с изданием написанного немного раньше романа в 1961 году стал весьма злободневным провидцем. Речь не только о первом полете в Космос, но и о Стене как символе отчуждения и условии будущего диалога.
Драматический акт прощания Кельвина с отцовским домом и родным уголком природы отражает именно этот мотив бегства с неуютной Земли. Сначала нам дают прочувствовать красоту и тепло дома, от которых очень трудно оторваться. Нельзя поверить, что Крису хочется отсюда улететь. Однако ссора с Бертоном, желание изгнать его, а потом диалог с отцом расставляют точки над i.
Внешность актера Дворжецкого более чем подходит для пришельца из другого мира. Этот «правильный» мир показан в черно-белом видео за окном машины Бертона. Этот серый мир вторгается в красоту цветного мира, созданного Отцом, в виде страха сына Бертона перед никогда не виденной красотой доброй лошади.
Кельвин убегает не от красоты Земли, а от цивилизации, нависшей над последним уголком живой природы. Мост и проезжающие машины дают понять, насколько близка нависшая опасность, бороться с которой Крис не в силах. От этого страха и бессилия он и бежит в дальний Космос, чтобы не увидеть смерти отца и разрушения храма. Это явное бегство раскрывает тайну предыдущего ухода Криса от любящей женщины, которой он не может ответить своей любовью.
Тема любви пронизывает картину Тарковского насквозь – от первого кадра с Крисом до финальной цитаты из Рембрандта. И это главная антитеза к роману Лема, где любви нет совсем, а есть болезненная адаптация к отсутствию любви, трагикомедия неудобных и неприличных положений. У Лема вместо романтики – типичная европейская мелодрама. (Она его за муки полюбила, а он ее замучил за любовь.)
Тарковский, наоборот, показывает рождение любви, пробуждение этой способности у Кельвина, делающего человеком не только его, но и хладный предмет его любви – цитата из мифа о Галатее в сцене оживления. И этот вихрь любви, новорожденной из пены Океана, захватывает все вокруг, очеловечивая и испуганного Снаута, и бесчувственного Сарториуса.
Чтобы донести эту важную идею до всех, Тарковский даже изменяет привычному языку образов, заставляя героев произнести вслух: Человек стремится в Космос для того, чтобы обрести самого себя и полюбить все, от чего он сумел ценой огромных усилий оторваться. Подлинное чувство любви, рождающее альтруистическое действие, возникает из чувства потери, возможности никогда не вернуться к предмету любви.