Насонов закурил, а Заремба между тем пошел выволакивать с сейнера круглый белый пластиковый контейнер со спасательным плотиком и потащил его с пирса, наверное надеясь сбыть кому-нибудь за водку. Двое других рыбаков взобрались на рубку и принялись зубилом срубать закисшие крепежные болты антенны локатора. Боцман, глядя на жадность команды, плюнул в сердцах и спустился в кубрик, где только один матрос, по фамилии Свеженцев, лежал на своей койке. Свеженцев поднял навстречу ему любопытное бородатое лицо.
— А ты чего же не тащишь, как все? — равнодушно спросил Насонов.
— А мне на что? — пожал неширокими и покатыми, будто стертыми за многолетние мытарства плечами Свеженцев. Он только первую путину как прибился к сейнеру. До этого он промышлял прибрежным ловом лосося на юге острова, а еще раньше судьба его терялась в долгих странствиях по огромной стране, в которые он пустился когда-то, без сожаления бросив размеренную жизнь в центре России. Тяга путешественника гнала его из Подмосковья в Мурманск, на Северный Урал, в Петропавловск-Камчатский, под Благовещенск, в Игарку, в горы Алтая, на Курилы… И, как всякий путешественник, он беззаветно верил, что в следующий раз найдет тот уголок на земле, где сможет успокоенно сказать себе: «Я счастлив». Но каждый раз он находил на новых местах только временный приют в проссанных, прокуренных общагах, где обитали такие же, как он, беззаботные истовые горемыки.
— Мне лишний груз ни к чему, — сказал Свеженцев. — Я скоро уеду куда-нибудь — здесь не хочу больше жить.
— Ты, наверно, должен быть счастливым человеком, Эдик, что едешь куда хочешь и когда хочешь? — грустно спросил Насонов. Он хотел улечься на свою койку, но вдруг побледнел лицом, положил правую руку на грудь, а другой вцепился в выступ соседней койки, замер посреди кубрика и будто посмотрел сквозь борт в холодную глубину моря.
— Миша, ты чего? — приподнялся на локте Свеженцев.
Боцман промолвил остывшими губами:
— Чичас…
— Тебе, может, надо чего?
— Надо… Водки если принесешь, хорошо будет.
— И принесу, — решительно поднялся сочувствующий Свеженцев. — На «Ерше», кажись, зашибают. Стакан выпрошу.
Боцман остался один, сел на краешек койки. Наверху опять загудел мотор, и боцман безразлично подумал, что трактор вернулся и все равно увезет и невод, и все остальное уцелевшее добро, которое можно снять в одну ночь с обреченного сейнера. Боцман сидел и слушал биение волн в корпус и настойчивый гул тракторного мотора наверху. И казалось ему, что гул стоит у него в голове, а волна бьет в ослабевшую грудь. Но он этой боли не пугался, а только удивлялся ей, как нежданной шумной неприятной гостье.