Наконец все было сделано. Она открыла шторку затвора и осторожно отползла назад. Теперь лунному свету оставалось произвести свое волшебное воздействие на эмульсию.
— Вот, выпейте вина. — Джон протянул ей стакан, когда Одри добралась до слухового окна. — Заслужили.
Устало улыбнувшись, она взяла запотевший холодный стакан и уселась поудобнее.
— За нашего ночного «Буревестника», — предложил Джон тост.
— И за моего великолепного помощника, — добавила Одри с искренней благодарностью.
Джон признательно улыбнулся. Они чокнулись, и легкий хрустальный звон нарушил тишину лунной ночи.
Несколько минут прошло в молчании. Одри пребывала в состоянии эйфории. Фотографии должны получиться изумительные. Она верила в успех, не сомневаясь, что волшебство этой ночи убережет ее от неудачи. Спасибо Джону, что привел ее сюда.
Одри улыбнулась, вспомнив, с какой подозрительностью встретила его на пороге, как испугалась предложения подняться наверх. И вообще вела себя, словно жеманная старшеклассница, которая, придя на футбольный матч, уверена, что все игроки только и думают, как бы забраться ей под юбку. Она рассмеялась. Господи, нельзя же быть ханжой и видеть во всем подвох.
Джон лениво повернул голову.
— Что вас так рассмешило?
Она прищурилась, рассматривая рубиновую жидкость в стакане.
— Я почему-то вообразила, что вы тащите меня сюда с намерением обольстить.
— Да? — усмехнулся он в ответ. — Что ж, это никогда не поздно. Кровать рядом, за окном. Какую вы ставите в фотокамере выдержку?
— Пять-десять секунд, — фыркнула она. — А вы хотите, чтобы я поставила на полчаса?
Он коснулся ее коленей своими.
— На полчаса и еще минутку. Чтобы раздеть вас.
— Ну ладно, хватит, — вздохнула она, желая положить конец скользкому разговору.
Они опять погрузились в блаженное молчание. Наверное, оба слушали дыхание друг друга. Оно перемежалось с тихими вздохами прибоя, накаты которого подчинялись каким- то неведомым лунным ритмам.
— Я любил забираться сюда, еще когда был мальчишкой, — заговорил наконец Джон. — Когда я буквально сходил с ума от сложностей жизни, стоило залезть на крышу — и приходило успокоение.
Одри удивленно посмотрела на него.
— То есть вы еще ребенком жили в этом коттедже? — А ей-то казалось, что он всегда жил в гостинице, вместе с остальными Олтманами.
— Да, с детства, — тихо отозвался он. — Мой отец умер, когда мне не исполнилось и семи. Скончался, полностью разорившись. Мать решила, что близкие родственники отца должны позаботиться о нас. Она сказала, что я — Олтман и должен расти в Сент-Вудбайне.
— И они приняли вас?