Зимой все держались тесно и кучно, поближе к теплу, а летом норовили расселиться по многочисленным клетям, светелкам, чуланам, а то и сеновалам. Тот самый биоритм, о котором столько пишут психологи, озабоченные разладом внутрисемейных связей, был заложен много веков назад. И больно становилось писателю, когда он видел разрушение Дома, как близкие ему «братья и сестры» теряли нравственные начала…
«Прошу дать купить мне ботинки так как я не имею кожаной обуви и прошу дать мне мануфактуры на верхнюю рубашку и на брюки. Мое социальное положение маломощный середняк.
Придет весна мне совершенно не в чем идти в школу. Мне в тот раз не дали ничего дак дайте пожалуйста мне кожаную обувь к весне. Нам бы хоть дали 2-м одни ботинки.
Проситель Ф. Абрамов».
Это заявление 7 февраля 1931 года написал «маломощный середняк», когда ему было десять лет. И никаких ботинок, как следует из другого документа, он не получил. Ибо нашлись другие, более удачливые претенденты, принадлежавшие к категории детей партийных «бедняков» и красных партизан. А спустя год его, первого ученика веркольской начальной школы, круглого отличника, не приняли в пятый класс, потому что он являлся сыном… середнячки.
Что представляла собой абрамовская семья? «Когда умер отец, оставил нам коровенку и пол-избы, — говорил писатель, выступая по телевидению. — А к тридцатому году, к моменту вступления в колхоз, мы были одной из самых состоятельных семей в нашей деревне. У нас было две коровы, жеребенок, бык, штук десять овец, и все это сделала, сотворила наша детская колония, наша детская коммуния, и вот все это было поставлено в вину мне. И я, как сын середнячки Степаниды Павловны, не попал в школу. Это была страшная, горькая обида ребенку, для которого учение было — все».
Его сестра, Мария Александровна, на юбилейной встрече одноклассников, собравшихся вместе спустя пятьдесят лет, так вспоминала о своем детстве:
«Нас осталось от отца пятеро, мал мала меньше. Спасибо старшему брату, что не бросил нас, всех поднял на ноги. Некоторые ребята зарабатывают деньги, пьяные идут. Михаил идет, обвешанный сушками, как бусами, а то и конфет несет, отрез на платье купит. Мама скажет:
— Ты, Миша, хоть бы себе покупал.
— Да что ты, мама, их одевать надо!
Особенно заботился Михаил о младшеньком, о Федоре. Никогда пальцем не давал обидеть мальца, жалел его. И мать жалела. Помню, бабы роптали:
— Хоть бы этот-то помер, куда он без отца.
А мать им:
— Не смейте так говорить! Он не умирать родился, а жить».
Брата Михаила писатель называл братом-отцом: забота о семье, которую он взвалил на себя, сделала его хозяином, главой Дома. И это признавала сама Степанида Павловна, женщина неглупая и властная, хотя и неграмотная, которая с трудом умела ставить печатные буквы. Между прочим, дочь свою Марию она родила недалеко от деревни, когда возвращалась домой с покоса, и принесла новорожденную в берестяной коробке.