Уверившись, что он один в похожей на пещеру камере, и дождавшись, пока глаза привыкнут к тусклому освещению, он прошел в летописный отдел. В крипте стояла звенящая тишина. Когда-то это смущало Бруньоне, но со временем он узнал, что в тишине растворяется почти неуловимый звук, исходящий от сложнейших кондиционеров, поддерживавших в помещении постоянную температуру и влажность. Разбираясь в каталоге, он чувствовал, как в искусственном сухом воздухе напрягаются мышцы. Бруньоне, по правде сказать, не любил заходить в крипту, но сейчас в этом была насущная необходимость. Его пальцы, перебиравшие карточки каталога, чуть вздрагивали. То, что он искал, не упоминалось ни в одном из открытых каталогов верхней коллекции, даже в указателе Гарампи — монументальном каталоге, содержащем почти миллион карточек практически на каждый экземпляр книжного собрания вплоть до восемнадцатого века. Но Бруньоне знал, где искать. Незадолго до смерти его наставник позаботился об этом.
Увидев нужную карточку, Бруньоне выдернул ее из ящика.
Его все сильнее одолевали недобрые предчувствия. Бруньоне шел мимо шкафов с книгами и фолиантами. Истертые красные ленточки на свернутых в трубку официальных документах свешивались с каждой полки. Когда он наконец нашел то, что искал, пальцы у него вдруг онемели.
С большим трудом он спустил с полки большой и очень старый том в кожаном переплете и положил его на рабочий стол.
Присев к столу, Бруньоне перелистал толстые, богато иллюстрированные страницы. В тишине треск сухого пергамента казался громким. Несмотря на кондиционеры, время берет свое. Листы из телячьей кожи растрескались, железо в составе чернил окислилось, и на месте тонких штрихов, оставленных пером, виднелись тончайшие царапины.
Бруньоне чувствовал, как бьется у него сердце. Он знал, что уже близко. И, перевернув страницу, едва не задохнулся, увидев то, что открылось его глазам.
Иллюстрация изображала сложное переплетение рычагов и передач. Сравнив ее с распечаткой электронного письма, Бруньоне удовлетворенно кивнул.
Где-то в глубине глаз нарастала боль. Он протер глаза и снова уставился на чертеж. Его сжигала немая ярость. По чьей небрежности такое могло случиться? Это устройство никогда не должно было покидать стен Ватикана! Бруньоне резко одернул себя. Он редко тратил время на бесполезные рассуждения и запоздалые сожаления. Видимо, сейчас он серьезно встревожен. Нет, тревога — неподходящее слово. Открытие глубоко поразило его. Да и всякий был бы поражен — всякий, кто знал о назначении древнего механизма. К счастью, таких было немного даже здесь, в Ватикане.