— Да ну? И сколько будет?
— А это как посмотреть, — хмыкнул Рафик. — Иногда четыре, а иногда… Мы тут воевать готовимся. Большой и Бек словно с цепи сорвались. А знаешь, с чего началось? Пацаны рассказывали, что у Бека сынка замочил парнишка какой-то, мелкий, как сверчок. И даже фамилию назвали, причем мне насквозь знакомую. И ведь вот как судьба распорядилась: парнишку грохнули, и приятеля его, и семьи их тоже рядом положили… в могилку, значит… А потом вдруг через пару месяцев появляется некий залетный киллер, который вдруг ни с того ни с сего начинает палить то в одних, то в других. Большой и Бек на нас косятся, мол, это Захаров нас стравливает. И никому в голову не приходит, что иудушка у них под носом ходит, овцой прикинувшись.
— Складно говоришь, — сказал я, стараясь не менять позы. Рафик держал руку на автомате, так что резкие телодвижения его могли напугать. — Все вы задним умом богаты. Что же ты раньше то, своими сомнениями ни с кем не поделился?
Вопрос был с подвохом. Но Рафик опасности не ощутил.
— Ха, а я думаешь, знал? Я ведь, как и все, тебя мертвым считал. Даже на могилку хотел сходить, да как-то некогда было. Это я сейчас только допер, кто у нас так ловок в обращении с пушками, да у кого причины были войну начать. А твои возможности я помню. Мне ведь рассказывали, что ты в плену сдвинулся и башку отрубленную пятнадцать километров нес.
Я усмехнулся. Значит никому он не сказал.
— Не фиг ржать, — обиделся Рафик. — И вообще сядь. Не люблю, когда надо мной нависают.
Я сел, настороженно наблюдая за каждым движением Рафика. Он, не сводя с меня глаз, закурил и протянул сигареты мне. Я мотнул головой.
— По-прежнему не куришь? Помню-помню… Ты даже в армейке не курил и сигареты дембелям не таскал. А помнишь, как тебя в спортзале воспитывали?
— Помню, — криво усмехнулся я. — Ты особенно старался, сапогами да по почкам. А ты помнишь, как нас в ущелье черножопые обстреливали, а потом мы тебя на руках тащили? А Мишку помнишь? Его ведь тогда грохнули…
Рафик скривился.
— Ты мне еще что-нибудь припомни романтическое. Или задвинь, что ты мне жизнь спас. Между прочим, из-за тебя правильные пацаны полегли здесь, на гражданке. Так что я тебе ничего не должен. Можешь даже не париться по этому поводу.
— Что ты, я и не думал тебе это предъявлять, — хохотнул я. — Твое благородство общеизвестно. Откровенно говоря, я тебе и правда тогда жизнь спас. Только как существо благородное напоминать тебе лишний раз об этом не буду. Мне больше интересно, что ты теперь будешь делать.
Рафик почесал затылок.