И только один пробор не в курсе дела.
– Эй ты, пробор! – кричу я. – Уходя из дома, выключай прибор!
Дикий хохот сотрясает весь город. Наконец-то! Состоялось!
«Ну, дает!.. Ну, дает смехач шороху!» – слышу я отовсюду.
– Это глупо! – кричит жена.
– А что делать? – говорю я тихо. – А что делать?..
Я и сам знаю, что это глупо...
– Эй, пробор! – опять кричу я. – Она больше любит по утрам! Не теряй время!
У людей развязываются пупки.
– Не ваше дело! – кричит мне пробор. – Ваше дело идти на казнь! Понятно?
– Будь выше, – говорит ему жена. – Я тебе потом все объясню.
– Ну, смехач дает! Ну! – слышу я из одних окон.
– Бесстыдство! У них никогда ничего святого не было! – слышу я из других окон.
Люди получили первый завтрак и начинают тщательно пережевывать его.
А мы все идем, идем, идем... Меня все ведут, ведут, ведут...
Все, что я вижу перед собой, – это затылок первого из четырех. Он знает, что смехачей надо казнить! Но когда-то он больше других смеялся над всем, что слышал от меня. Поэтому ему неудобно смотреть мне в глаза, и я вижу только его затылок. Сзади идет второй из четырех. Я считал его своим другом, но именно он указал дом, в котором я жил. Мне противно смотреть на него. Поэтому я иду, не оглядываясь.
Справа и слева меня сопровождают двое других из четырех. Они не знают – надо казнить смехача или не надо. Казнить – это их честный труд. И у меня нет к ним никаких внутренних претензий. В конце концов, должен же кто-то работать казначом. Вот они и работают. И смотрят только вперед. Поэтому справа и слева от себя я вижу только по одному профилю.
И вот мы идем, идем, идем...
Я вижу на одном из балконов мать и отца.
Их уже давно нет. Отец поливает маттиолы из зелененькой детской лейки. Я слышу, как шуршит вода. Я вижу, как, просочившись через деревянный ящик, падают с шестого этажа капли на сухой асфальт нашего двора.
– Да оставь ты свои цветы! – раздраженно говорит мать отцу и протягивает руку в моем направлении.
Люди в окнах снова превратились в любопытство. Они знают, что это мои родители. Они знают, что их давно нет. Они все знают. Опять что-то будет... Все глаза, как по команде, на меня. Потом на родителей. Потом на меня...
– Почему ты столько у нас не был? – спрашивает мать. – Мы с папой соскучились...
– Скоро увидимся, – говорю я и показываю на небо.
Вздох удовлетворения прокатывается по городу. Сопровождающие меня улыбаются.
– Как твоя нога? – спрашивает мать.
– Ничего, – говорю я, – глазник сказал, что уже лучше.
– Почему глазник? – недоумевает отец.
– Нога болит – глаза на лоб лезут! – кричу я.