Дошло! Люди заливаются в окнах:
– Ну, выдал смехач!.. Ну, потешил!.. Умора, ей-богу!..
Идущий передо мной затылок начинает содрогаться.
Два профиля смеются, глядя вперед. То, что делается с задним, меня не интересует. Отец грозит мне пальцем.
– Что ты сегодня ел на завтрак? – спрашивает мать.
– Бутерброд с хлебом!
– Смотри! Доведешь ты себя!
– Не волнуйся, мать! – кричу я. – Они меня доведут!
– Не больно-то умничай! – строго говорит затылок.
– Надень панаму! – Мать бросает мне белую пионерскую панамку. – Солнце-то какое!
– Моя голова будет храниться в сухом прохладном месте! – отвечаю я и надеваю белую панамку.
Рокот неодобрения. Свист. Крики «не смешно!»... Два профиля недовольно морщатся.
– Халтура! – кричат с какой-то крыши.
– Скорее приходи! – кричит мать уже вслед. – Я сделала твою любимую манную кашу без комков!..
Я набираю воздух в легкие и ору почти не своим голосом:
– Каша манная – ночь туманная!
Хохот буквально раскалывает все вокруг. Аплодисменты становятся скандированными: «Ка-ша ман-на-я! Ночь ту-ман-на-я!»
Сопровождающие остановились и не могут перевести дух от смеха. Я делаю комплименты во все стороны...
И снова мы идем, идем, идем...
Густая грязь с боем возвращает мне то одну, то другую ногу. А галошам, очевидно, эта грязь нравится. Они соскакивают с ноги и словно пытаются слиться с грязью. А когда я с трудом отдираю их друг от друга, они успевают поцеловаться, и при этом раздается отвратительное лягушачье чмоканье.
И дождь сыплется такой мелкий, будто его распылили из пульверизатора. Несмотря на это, вдоль дороги и на зеленых, матовых от тумана холмах очень много плащей, плащей, плащей, зонтов, зонтов, зонтов...
Мои сопровождающие устали. Затылок ушел в плечи. Два профиля угрюмо и мрачно смотрят вперед. Задний... Да чтоб он совсем увяз! Мне до него нет дела!
Зонты и плащи жмутся друг к другу, переминаясь с ноги на ногу. Им холодно. Но они стоят. И мы двигаемся между ними.
«Смехача ведут!.. Смехача ведут! – слышится вдоль стен этого живого коридора. – Досмеялся!.. Так ему и надо!.. Смехача ведут!..»
Молчание и шепотки затягиваются, и я обращаюсь к своему эскорту:
– Чего приуныли?
Молчат. Только от зонта к плащу, от плаща к зонту шепотом передается мой вопрос.
– А мне вас жалко...
«Жалеет! Он их жалеет!.. – шуршат зонты и плащи. – Они его казнить ведут, а он их жалеет!.. Во дела!..»
– А ты нас не жалей! – мрачно хрипит затылок. – Ты себя жалей!
– Ну как же, – отвечаю я. – Погодка-то!.. Мне ведь только туда, а вам еще обратно возвращаться!
Молчат. Зонты и плащи начинают неодобрительно гудеть: