– А вы о себе не слишком много думаете? – грубовато прервал его Туз, которому на самом-то деле нечего было возразить. Прав был этот субъект, со всех сторон прав.
– Много, – кротко кивнул Шкиль. – Но, могу признаться, не слишком хорошо. Я человек сомневающийся в отличие от некоторых ваших сотрудников… Знаете, если в детском саду к детям, которые уже начали ходить, запускают ребенка, который еще только ползает, то очень скоро ползать начинают и те, кто еще недавно ходил. Точно так же и во взрослых человеческих сообществах. Люди развитые при накоплении вокруг большого количества людей малоразвитых начинают опускаться и деградировать. И самое интересное – очень редко бывает наоборот – чтобы ползающие научились чему у одного прямостоящего. Они его подчиняют себе.
Туз угрюмо выслушал по сути издевательскую речь адвоката, полную нехороших намеков, но сдержал себя. Адвокат, видимо, принял его молчание за поощрение и продолжал заливаться соловьем:
– Я тут каким-то манером оказался на одном мероприятии с участием многих известных в прошлом наших коллег из правоохранительных органов. Говорили они все взволнованно. Справедливо, правильно говорили… Но знаете, чувствовалась в их высоких речах какая-то червоточина, которая мешала мне их пафос разделить. Я даже не сразу сообразил, в чем загвоздка. А потом до меня дошло: а все они – неудачники. Обиженные люди, оттесненные ныне на обочину. И потому в словах их, даже самых умных и справедливых, прежде всего слышишь обиду, раздражение, злость… Этакий сварливый старческий задор. И потому совершенно не хочется с ними соглашаться, хотя, еще раз повторяю, правы эти люди во многом! Но вот присоединяться к ним никак не хочется. Они вроде бы и живые, а голоса их как будто с того света уже доносятся…
Туз и сам присутствовал на той конференции работников правоохранительных органов, и сам испытал что-то похожее на те чувства, которые описывал Шкиль. Умеет, собака, преподнести, что и говорить, излагает как по писаному. Такой, конечно, Драмоедова до слез доведет и не помилует.
Все это время адвокат Шкиль смотрел на него умными, понимающими глазами.
– Господин адвокат, – с усилием выговорил после увесистой паузы Туз ненавистное слово «господин». Какой этот Шкиль ему, к чертовой матери, «господин»! – Я не приглашал вас обсуждать достоинства и недостатки моих подчиненных. С ними я сам разберусь!
Туз величественно откинулся в своем кресле, но Шкиль нисколько не смутился. Жан Силович прекрасно знал, что смутить его собеседника весьма трудно. Но нервничал он не из-за этого, а потому, что больше всего ему хотелось гаркнуть что есть сил: «Узнаю, мерзавец, что ты к Василисе шьешься – утоплю, как котенка в проруби!» Но как раз гаркнуть-то он и не мог себе позволить. Василиса узнает, обидится, сочтет покушением на ее самостоятельность. Да что там – вторжением в ее внутренний мир!