Он не знал, о чем она думает, но и он любовался ею — живым, ласковым, удивительным созданием, которое принадлежало ему.
— Я люблю тебя, потому что ты моя баба, — сказал он.
— Я тебе нравлюсь? — У Конни забилось сердце.
— Ты моя баба, этим сказано все. Я люблю тебя, потому что сегодня ты вся совсем отдалась мне.
Он нагнулся, поцеловал ее и натянул на нее одеяло.
— Ты никогда от меня не уйдешь? — спросила она.
— Чего спрашивать-то?
— Но ты теперь веришь, что я тебя люблю?
— Сейчас ты любишь. Но ведь у тебя и в мыслях не было, что полюбишь. Чего о будущем-то гадать. Начнешь думать, сомневаться…
— Никогда не говори мне таких вещей. Но теперь-то ты не считаешь, что я хотела тобой воспользоваться?
— Как воспользоваться?
— Родить от тебя ребенка.
— Сейчас бабе понести — плевое дело, только пальчиков помани, — проговорил он и, сев на стул, начал пристегивать носки.
— Неправда. Неужели ты и сам этому веришь?
— Верю — не верю… — сказал он, поглядев на нее исподлобья. — А сегодня было наилучше всего.
Она лежала спокойно. Он тихо отворил дверь. Небо было темно-синее, к низу переходящее в бирюзу. Он вышел запереть кур, что-то тихонько сказал Флосси. А она лежала и не могла надивиться этому диву — жизни, живым тварям.
Когда он вернулся, она все еще лежала, сияя радостным возбуждением.
Он сел рядом на скамейку, опустив руки между колен.
— Приходи до отъезда ко мне домой, на всю ночь, — сказал он, подняв брови и не отрывая от нее взгляда.
— На всю ночь? — улыбнулась она.
— Придешь?
— Приду.
— Вот и лады, — ответил он на своем кошмарном наречии.
— Лады, — передразнила она его.
Он улыбнулся.
— Когда?
— Наверное, в воскресенье.
— В воскресенье? Ха! В воскресенье негоже, — возразил он.
— Почему негоже? — спросила она.
Он опять рассмеялся — смешно это у нее получается: лады, негоже.
— Ты не сможешь.
— Смогу.
— Ладно, вставай. Пора и честь знать. — Он наклонился и нежно погладил ладонью ее лицо.
— Кралечка моя. Лучшей кралечки на всем свете нет.
— Что такое кралечка?
— Не знаешь разве? Кралечка — значит любимая баба.
— Кралечка, — опять поддразнила она его. — Это когда спариваются?
— Спариваются животные. А кралечка — это ты. Смекаешь? Ты ведь не скотина какая-нибудь. Даже когда спариваешься. Краля! Любота, одно слово.
Она встала и поцеловала его а переносицу. Глаза его смотрели глубоко, бархатисто, и с таким теплом.
— Я правда тебе нравлюсь?
Он молча поцеловал ее.
Его рука скользила по знакомым округлостям ее тела уверенно, нежно, без похоти.
Смеркалось; она быстро шла домой, и окружающий мир казался ей сном: деревья качались, точно корабли на волнах, ставшие на якорь; крутой склон, ведущий к, дому, горбатился, как огромный медведь.