— Она… Вы ее убили? — Он принимается щупать ей пульс, хотя очевидно, что делать этого не умеет. — Света! Светочка! Вы убили ее?
— Встать! — рявкаю я. — Встать, ублюдок! Тупица! Скотина! Встать! — зачем-то бью его ногой в грудь, он раскидывает руки и падает навзничь. Понимаю, что встать он не может. Снова достаю зайчика. Нюхаю. Схватив за грудки, отрываю Дениса от пола. Бью по щекам. — Куда ты спрятал деньги, урод?
— Она… она умрет? Она умерла? — лопочет он.
— Даже не надейся!
Часа два уходит на разгром двухкомнатной квартиры. Всюду вывороченные диванные подушки, выброшенные из шкафов вещи, постельное белье, коробки с елочными игрушками. Действие происходит под аккомпанемент играющего на реверсе «In my place» Coldplay, который я поставил на полную громкость в местном аудиоцентре, и стонущей на кухне, связанной скотчем Светы.
Денис сидит за столом, напротив меня, с распухшим носом и медленно темнеющими фингалами под глазами. В его руке стакан с William Lawson's, над головой, чуть левее, плакат с Дэвидом Боуи, времен Tin Machine. Я по пятому кругу выслушиваю историю про галлюциногены, Сашу, курьерскую компанию, драконов, стройку, и… сценарий.
— Ты понимаешь, что тебя чехи все равно ебнут? — глотаю виски. — Если бы ты вернул деньги, может быть, остался бы инвалидом. А так… будешь трупом. У тебя родители живы?
— Поймите… я не вор, я режиссер. — Денис начинает всхлипывать. — Я их потерял…
Я смотрю сквозь него. На плакат, потом на книжные полки со старыми, еще советскими изданиями Воннегута, Апдайка, Шоу, Хемингуэя, Сэлинджера, Теннесси Уильямса, Ремарка. У книг истертые корешки, из некоторых томов торчат закладки — пожелтевшие бумажки или календарики с мятыми краями. Наверняка в одних и тех же местах в «Рыбке-бананке» или «Трамвае желания». В одних и тех же местах…
Я перевожу взгляд, мажу по дивану, накрытому шерстяным пледом, лампе с отколотым абажуром, стоящей на трюмо, по старым фотографиям в рамках, за стеклом книжного шкафа, по подоконнику с засохшим лет десять назад фикусом и новомодным кальяном с иранскими мотивами на колбе. Рама широкого окна еще не заменена на пластик и выглядит совсем как в старой квартире моих родителей. А в углу, образованном стеной и подоконником, паутина трещины, и я закрываю глаза, чтобы случайно не найти еще какое-то сходство.
— А вы с друзьями в преферанс на кухне шпилите или здесь? — спрашиваю Дениса.
— Преферанс? — отзывается он. — Откуда вы знаете?
— Ну так где?
— На кухне.
— Я так и знал! — открываю глаза, и первое желание — ударить его наотмашь по еще кровоточащему носу. Допиваю виски, ставлю стакан на стол, медленно поднимаюсь.