Опешив, мы уставились на Рейеса, который возник из омута черного дыма, окутавшего его, как пар — куски сухого льда. Я думала, что Чарли расстроится, но, кажется, его присутствие отнюдь ее не тяготило. Она опять посмотрела на Мелоди, как будто никого больше не было рядом.
— Можно? — спросил меня Рейес, приподняв брови. Впервые он обращался напрямую ко мне.
— Конечно, — ответила я, как только смогла прийти в себя, и отошла в сторону, чтобы дать ему взглянуть на ребенка.
Он шагнул ближе и улыбнулся Мелоди.
— С Днем рождения, красавица.
Широко улыбнувшись, Чарли прошептала:
— И правда, ну разве она не красавица?
— Красавица, но я говорил с тобой.
Явно удивившись, Чарли с любопытством посмотрела на него:
— Черт возьми, у меня же День рождения. Откуда ты узнал?
Рейес покачал головой:
— Я там был, забыла?
— Точно, — прошептала она и снова уставилась на него. — Спасибо.
— Пожалуйста. А теперь я вас оставлю. — Коснувшись невидимой шляпы, он повернулся ко мне. — Поздравляю.
— Спасибо, — ответила я.
И за секунду до того, как раствориться, он добавил:
— Ах да, если тебе интересно, она станет выдающейся художницей.
Рука снова взметнулась ко рту. В мыслях я уже видела мою прекрасную Мелоди с кистью в руке, на щеке пятнышко лазурной краски, на брови — фиолетовый мазок. Моя дочь была совершенством, и ее работы будут такими же.
Дождавшись, когда черный дым, в котором исчез Рейес, рассеется, я повернулась к Чарли:
— Он был рядом в день вашего рождения?
— Ага. Долго рассказывать.
Я усмехнулась:
— У вас такая необычная жизнь. И вы разделили с моей дочерью день рождения.
— Точно.
— Она разговаривает с вами? — спросил у Чарли мой отец, наверняка расслышав ее шепот. По лицу было видно, что он поражен.
Чарли засмеялась:
— Еще как. Просто фонтанирует.
Она подняла глаза, взглянула на него и улыбнулась. Папа улыбнулся в ответ, подошел ближе и посмотрел на мою дочь.
— Можете им кое-что от меня передать? — спросила я.
Чарли кивнула и стала ждать, когда я заговорю.
— Передайте им спасибо. За все. Я…
Больше говорить я не могла. К горлу подступил комок, как только я подумала обо всем, что они для меня сделали, обо всем, чем им пришлось пожертвовать. Я не покончила жизнь самоубийством. Не совсем так. Я принесла в жертву свою жизнь ради новой. Осознав это, я почувствовала прилив благословенного облегчения. И мои родители меня простили, позволили воплотить в жизнь мою единственную мечту. Теперь они станут растить мою дочь, купая ее в такой же огромной любви, какой всегда окружали меня. О большем я не могла и мечтать.
Но как можно было передать словами переполняющую меня благодарность? Существовали ли вообще на свете такие сильные слова, которые вместили бы в себя те невероятные чувства, что бурлили сейчас во мне?