– Не ссы, – успокоил дед. – Боек-то сточен. Держу так, для блезиру.
Остыв после баталии с экспроприацией неогнестрельного оружия, участковый примостил фуражку на голову и, не прощаясь, укатил на старенькой иномарке. Которой втайне гордился, как огромным прорывом от вонючего «Москвича» к вершинам прогресса.
Дед Нил по всеобщему мнению был именно достопочтенный. Соседские оживленные старухи мгновенно воспылали к нему активной любовью. Облепив нежданное сокровище, как мухи патоку. Их восторженности не разделяли только сердобольные Ниловы родственники. Которые привезли деда из деревни в целях опеки с последующим наследованием добротного дома на престижном берегу престижной реки.
Спустя пару недель они уже были в ужасе от своего опрометчивого решения. Особенно когда поняли, что вступление во владение дачей откладывается на неудобоваримо отдаленный срок. Старухи торжествовали. И при встрече не уставали напоминать незадачливым наследникам о невероятном Ниловом здравии.
Под предлогом чаепития из электрического самовара дед Нил собирал в квартире роту восторженных старушек. Ради такого случая дед облачался в воняющий нафталином серый крапчатый пиджак с куцым хлястиком на спине. Который крепился посредством двух щербатых пуговиц. Каждый вечер Нил беспощадно обжуливал бабушек в дурака.
– Плевал я на них с высокой колокольни, – делился он мнением о своих родственниках.
Кроме того, Нил приучил восторженных поклонниц нюхать табак, утверждая, что в нем и есть залог здоровой неограниченной жизни. Старухи, издавая взвизги, пронзительно чихали на весь дом. Проигрывая в карты за вечер рублей двадцать и с десяток поцелуйчиков. Которые вызывали все те же пронзительные взвизги.
Дед тоже чихал, словно древний навьюченный грузовик на долгом подъеме. Смахивал набежавшие слезы и временами грозился завести гармонь. Чтоб дом не забыл, что такое настоящие плясы.
Мне дед годился в настоящие прапрадеды, что не мешало ему при встрече грозно спрашивать: «Ну что, малахольная, в подоле не принесла?» – а затем шлепать по мягкому месту крепкой как железо ладонью. В силу воспитания я была просто обязана возмущаться такими нападками, однако меня они нисколько не раздражали. Раздражало дедово нескрываемое восхищение мамой.
– Та еще штучка. – Стариковские глаза бодро посверкивают. – Ушлая баба, но умная, мать ее ети, потому ум свой прячет. Попомни мое слово, не кулема, как некоторые.
Слово какое подобрал – кулема, наверняка на меня намекает. Ничего такого ушлого в маме нет.