Выкатив глаза, бабушка с пеной у рта продолжает доказывать мамину коварную двуличность. Виновница небывалой агрессии свекрови стоит у окна. Провожая взглядом вереницу медленно ползущих машин, которые попеременно сигналят, одурев от черепашьей скорости.
– Ее я видела! Меня не проведешь! Глаза-то разуй – не может у женщины задарма быть такой ухоженной кожи! А стрижка? Говоришь, сама стрижется? Ага, так я и поверила. Где сумку такую оторвала, стерва?
– Мама, перестаньте, наконец, орать. Сами подумайте, на какие шиши она сумки покупать будет? Кроме того, зачем ей вторая сумка, у нее уже есть одна. А стрижется она сама, я собственными глазами видел.
Рисунок потертостей на облезлых досках навел меня на мысли о картах. А мысли о географии плавно перетекли в обдумывание защитной речи в оправдание родного района. У нас есть река. И остров. С дурацким названием Чухонка. После жаркого летнего дня он так и выглядит – зачуханным до противного. Неряхи мы. Национальная черта такая.
Кроме острова на реке сто лет назад была пристань для паломников, где мы с мальчишками в воде монетки старинные собирали. Говорят, к пристани приставали пароходики с паломниками, навещающими собор. От которого стараниями властей не осталось ничего.
Еще на реке прямо с плота устраивают салют, и он стократ отражается в ночной воде под дружный рев восторженной пьяной публики. На Новый год дармового салюта теперь не делают. Считают, и так обойдемся. А еще у нас вместо изысканных развлечений есть много деревьев и относительное спокойствие. Которого тут хоть отбавляй. Особенно летом. Когда почти все жители испаряются с первыми лучами солнца в сторону огородов.
Вспомнила: у нас есть еще обалденный магазин! И нечего тут смеяться. На его крыше даже статуи сидят. Две. Типа рабочего и колхозницы. Здоровенные такие, пофигические. Смотрят в разные стороны. Наверное, поссорились. Правда, внутри магазина от былого великолепия ничего особенного не сталось.
Мама рассказывала, раньше интерьер был сплошь из чистого мрамора. Были и солидные, как трон папы римского, деревянные будки касс. А в кондитерском отделе крахмальные важные тети отпускали всякие вкусности. Которые завлекательно сверкали в хрустальных витринных вазочках. Еще маме запомнился мраморный бассейн с живой рыбой. Она как-то призналась, что, несмотря на специфический запах, часто ходила смотреть на мутную витрину водоема. Из которой выглядывали чудные рыбьи рыла. Особым шиком тогда считалось прикупить зеленоватого сома. Забраться с боем в автобус, удерживая порывы узника в болоньевой клетчатой авоське. Перепачкать рыбьим ароматом сплоченный советский коллектив. Ответить страждущим, где приобретался сом. Дома – непременно поместить сома в ванну. И надеяться, что живность самостоятельно уснет. Она почему-то не стала объяснять, как умертвляли не усопшего сома.