— Скажите мне вот что, — сухо спросил я, старательно отводя взгляд от ног сидевшей рядом девушки, — если Димис интересовался минойской письменностью, то почему приехал для этого в Петербург? Я охотно верю, что профессор Гимпельсон — крупное светило в науке, но ведь и в других странах есть знаменитые ученые. Наверное, логичнее было бы поехать на Крит, где жили любезные его сердцу минойцы, а не в далекую северную Россию?
— Димис и приехал с Крита, — спокойно ответила Зоя, по-прежнему не сводя с меня глаз. — Он вообще прожил на Крите половину своей жизни.
— Но он — британский подданный, — напомнил я, слегка растерявшись от неожиданности, — его отец живет в Лондоне…
— Так что же из этого? — пожала она плечами. — С отцом Димис жил лишь в отдельные периоды своей жизни. Его мать — гречанка с Крита, так что Димис много времени проводил с ней. Закончил университет на Крите. Его родители — в разводе.
Зоя допила вино в своем бокале и решила наконец ответить на мой главный вопрос.
— Дело в том, — сказала она, — что в Петербурге хранится довольно много минойских надписей. Часть из них — в Эрмитаже, где я работаю. Димис приехал сюда для того, чтобы прочитать их. По крайней мере он утверждал, что читает их, — уточнила она на всякий случай и снова выразительно пожала плечами. — Саул Аронович в это не верил.
— Зоя, — чуть ли не перебив девушку, вдруг спросил я, внезапно озаренный догадкой, — а зачем Димису вообще был нужен Саул Аронович? Для чего? Если человек читает минойские тексты или по крайней мере утверждает, что читает, то для чего ему нужен какой-то старый профессор из далекого северного Петербурга?
Зоя загадочно взглянула на меня и промолчала. Потом опустила глаза и посмотрела снова.
— Это у вас профессиональное? — с интересом поинтересовалась она. — Иметь такой цепкий ум? Вы сразу ухватили суть вопроса. Я и сама сначала спрашивала себя, что нужно Димису здесь? — Девушка посерьезнела. — Дело в том, что у профессора тоже имеются некие тексты. Их происхождение неизвестно. Это обычные бумаги восемнадцатого века.
— Восемнадцатого? — переспросил я, озадаченный.
— Ну да, — кивнула Зоя. — Именно что восемнадцатого. С точки зрения минойской проблемы это совершенно все равно — восемнадцатый век или двадцать первый. Никаких минойцев не было уже во времена Гомера…
— Так в чем же фишка? — не удержался я, чтобы не перейти на жаргон. — Зачем вы мне говорите об этих бумагах?
— А фишка в том, — в тон мне ответила Зоя, — что эти бумаги написаны на минойском языке. Это так называемая линейная письменность А. Та самая — нерасшифрованная.