Загорский, видимо, не ждал подобной реплики от нее, и на какое-то мгновение маска холодного безразличия спала с его лица. В его глазах мелькнула целая гамма чувств — от удивления до… раскаяния? Марина замерла в ужасе.
— Так это правда? Правда?!
Она быстро развернулась от него, чтобы уйти, но не смогла — что-то удерживало юбку ее платья. Она раздраженно глянула вниз.
— Это становится уже дурной привычкой! — прошипела она в лицо Загорскому как можно тише, стараясь не привлекать к ним лишнего внимания других прогуливающихся.
— У меня не было иного выхода. Удержи я вас сейчас по-иному, нынче же вечером в гостиных скажут, что мы вели себя неподобающим образом.
— Уберите ногу, вы порвете мне платье и, готова поспорить на что угодно, уже испачкали его. И я бы не назвала ваше поведение сейчас подобающим!
— Я просто не вижу иной возможности заставить вас выслушать меня. Вы ведь не остановились бы, если бы я попросил вас, n'est-ce-pas[44]? А бежать за вами по всему парку я не имею ни малейшего желания. Позвольте мне объясниться.
— Нет! Нет, не позволю! Я не имею ни малейшего желания слушать ваши объяснения! — Марине казалось, что еще минута vis-à-vis с Загорским, и ее нервы не выдержат. — Уберите сейчас же ногу с подола, иначе я закричу!
— Послушайте… — начал было Загорский, но Марина отвернулась от него и посмотрела вслед удаляющимся Арсеньевым, которые, не подозревая о происходящей за их спинами сцене, мило беседовали. Она поняла, что не может больше слушать князя, не может больше видеть его. Слезы разрывали комком ее горло, затрудняя дыхание, и она поняла, что заплачет прямо здесь и сейчас, перед ним, перед всеми в парке. Или ударит его зонтиком. Со всей силы и прямо по его непокрытой русоволосой голове. И неизвестно, что еще хуже для ее репутации — первое или второе.
— Жюли! — неожиданно для самой себя громко и слегка визгливо вскрикнула Марина, и Загорский, признавая свое поражение, убрал сапог с подола ее платья. Юленька и ее муж обернулись встревожено и наблюдали с удивлением, как Марина, подхватив юбки одной рукой и с трудом удерживая зонтик в другой, спешит к ним, стараясь делать это по возможности чинно, как и подобает воспитанной девушке. Загорский не отставал от нее ни на шаг, и к Арсеньевым она почти подбежала.
— Ах, Жюли, Павел Григорьевич, такая жара нынче. Мне неловко просить вас прервать прогулку, но я вынуждена это сделать — у меня вдруг начался приступ migraine[45]. Это просто ужасно … douleur atroce[46] … Не могли бы мы вернуться?
— Разумеется, ma cherie, — обеспокоенная Жюли взяла подругу за руку. — Сейчас же поедем. Мигрень… А я как назло не взяла свои соли сегодня.