Он молчал, в душе соглашаясь с нею.
— Десять лет я люблю тебя, Арсиноя, хотя много узкобедрых дев возлегало на моем ложе. Скажи — не переставала ли ты меня любить, зная об этом?
— Я ревновала тебя, ревную и теперь. Но каждый раз я думала так: если это составляет для него удовольствие, пусть наслаждается и пусть Афродита будет ему помощницей!
Сулла не успел ответить, — возвращались рабы.
Они ворвались в атриум, как в свой собственный дом, — с криками, песнями, воем и грохотом. Многие бросились в лаватрину, чтобы помыться.
Мужчины и женщины купались вместе, — грубые шутки и хохот не умолкали. Вода плескалась, горячая и холодная, цистерны опорожнялись и вновь наполнялись. Многие, торопясь, мылись в грязной воде, оставшейся после предыдущих купальщиков: не время было разбираться в полутемной лаватрине, когда ждало всех пиршество.
Из даватрады люди побежали в атриум. Останавливаясь у столов, они бросали кости: выбирали царя пирушки. Наибольшее число очков получил любимый шут Суллы.
Это был старый, лысый карлик со слезящимися глазами. Он с гордым видом занял почетное место и смотрел исподлобья на собеседников. А они, играя в кости на орехи, ругались, спорили.
— Кончать игру! — приказал царь пирушки, и все не возражая, повиновались. — Занимайте места. Эй, повар и повариха! — закричал он. — Давайте кушать, иначе, — клянусь Эскулапом! —всех нас придется спасать от голодной смерти.
Сулла и Арсиноя появились в дверях таблинума. Они несли одинаковое блюдо — гороховую похлебку. Потом последовала полента, жареная свинина, пирожки и облитые медом лепешки. Хозяин сам прислуживал рабам, — ему некогда было даже поесть. Черные глаза канатной плясуньи пристально следили за гостями; она прислушивалась к их речам и улыбалась, слыша нетерпеливые вопросы: «А скоро подадут вино?»
Обделяя пирожкайми собеседников, Сулла нагнулся к царю пирушки:
— Прикажи, чтобы каждый выбрал себе подругу.
— Зачем? Всякий волен взять любую женщину…
— Сделай, как я сказал.
Шут, не смея возразить, возгласил:
— Выбирайте себе подруг, чтобы было кого угощать вином!
Несколько рук потянулось к Арсинбе.
— Опоздали, — сказал Сулла, — она уже выбрана.
— Не тобой ли? — дерзко спросил рослый сириец, об-хватив Арсиною за плечи, но она вырвалась и убежала в таблинум.
Сулла побагровел, на лбу налилась кровью толстая, как веревка, жида, кулаки сжались. Еще мгновение — и пирушка была бы прервана, вспыльчивый патриций начал бы жестокую расправу, полилась бы кровь…
Царь пирушки понял это и, вскочив, бросился в таблинум.