Пытаясь избавиться от мерзкого ощущения, я спускаю воду в туалете, мою руки и выхожу из ванной с таким видом, словно ничего не произошло. Быстрый взгляд, брошенный в коридор, говорит мне, что там ни души.
— Доктор Мэннинг? — негромко окликаю я тишину. Никакого ответа. Я один.
В открытую дверь спальни Мэннингов виден антикварный письменный стол менее чем в десяти футах от меня. За все годы, проведенные вместе, я ни разу не позволил себе обмануть их доверие. Я снова напоминаю себе об этом, не сводя глаз с книги на столе, в которой спрятан ответ на мои вопросы.
Будь на моем месте Рого, он бы не колеблясь сделал то, на что я пока не могу решиться. И Дрейдель тоже не раздумывал бы ни секунды. Если бы я был Лизбет, то сделал бы это еще две минуты назад. Но я — это я. И в этом кроется настоящая проблема. Я сознаю свои недостатки. Если я войду туда, то сделаю то, что переиграть или исправить уже не удастся. Тот, прежний я, не смел бы даже подумать об этом. Но мне почему-то кажется, что я уже никогда не буду таким, как раньше.
Сжав кулаки, я делаю четыре шага вперед, которые приводят меня в спальню и к столу. Передо мной лежит толстая книга с золотыми тиснеными буквами на обложке. Библия. Не знаю, что я ожидал увидеть и почему удивлен.
Я поднимаю Библию со стола, встряхиваю, и сложенный вчетверо лист бумаги сам падает мне в руки. Я судорожно разворачиваю его, отчего он едва не рвется на сгибах. Мне казалось, что это фотография или какая-то официальная памятная записка. Но нет, это письмо. Написанное от руки на самой обычной бумаге. Почерк незнакомый, но твердый и аккуратный — тщательно выписанные мелкие буквы без каких-либо отличительных признаков или излишеств. Такое впечатление, что его написал человек, долгие годы практиковавшийся в том, чтобы оставаться неузнанным.
Чтобы проверить свою догадку, я переворачиваю лист и смотрю на подпись на обороте. Как и в начале письма, буквы выглядят простыми и самыми обыкновенными. Но вот хвостик буквы «R» сполз вниз. Рон. Рон Бойл.
«Дорогая Ленора, — читаю я, вернувшись к началу. В голове у меня царит гулкая, звенящая пустота, и я способен лишь бегло просматривать написанное, почти не задумываясь над его смыслом. — Пожалуйста, прости меня… у меня и в мыслях не было обманывать тебя… Но я решил, что так будет лучше для всех… за все мои прегрешения… Я решил, что должен наконец защитить тех, кому причинил боль… Это мое наказание, Ленора… Мое искупление. Прошу тебя, пойми, они сказали, что это мог быть кто угодно, что это могла быть ты… А после того как не был оплачен „Черный дрозд“, после того как я обнаружил, что он…»