Я молча ударил Петра камнем по затылку. Крикнул он или не успел, не знаю. Потом я пристроил его ногу так, чтобы было похоже, будто он попал в трещину и поскользнулся. Разбитую голову бережно прислонил к острому выступу скалы. Камень положил в свою сумку. Теперь я мог уйти. Кто бы, когда бы ни вошел сюда, он никогда не узнает о том, что я сделал. Петр дурного не заподозрил, а значит, ни слова, обличающего меня, не сказал. Если пещера сохранила его голос, то это будут ничего не значащие фразы. Других свидетелей не было. В шесть утра на станции остановится пассажирский поезд. Он уйдет дальше на восток, я пересяду в первом же большом городе на встречный состав и замету следы. Вернусь в Москву, уничтожу все письма в коробке из-под обуви. И может быть, впервые за полгода усну спокойно.
— …Немножко страшно. Жаль, что он с нами не пошел, — подошла ко мне Елена.
Я вскрикнул, но не услышал себя.
— Хотел бы я знать, что ты сейчас говоришь, — ответил ей Петр. — Жаль, он мне не поверил, ну ничего, в другой раз.
Елена звонко хлопнула в ладоши, попыталась отбить какой-то ритм и засмеялась. Тут же послышался раздраженный голос Петра:
— Постой, садятся батарейки, что ли… Стой на месте, Лена, там впереди…
Я услышал быстрые шаги, легкий вскрик, над тем самым местом, где сейчас выглядывала из щели нога Петра. Потом мучительный стон, и снова его голос издалека:
— Лена, ты где?! Я сейчас!
И звук приближавшихся ко мне шагов. Я смотрел в темноту, но оттуда пришел только звук. Только Петр. Он остановился над трещиной и испуганно заговорил:
— Не дергайся, я сейчас вытащу ногу. Откуда эта кровь?! Не шевелись, я поворачиваю! Вот так…
— Нет, нет, не надо… Не трогай меня, не надо! — Замирающий голос Елены утекал в трещину.
Там он живет, мелькнула у меня догадка, оттуда приходит. Я снова включил фонарь, который погасил, чтобы не видеть разбитой головы Петра.
— Больно… — еле слышно пробормотала жена. — Голова…
Кто застонал над ее еще живым телом — над мертвым телом Петра? Он или я сам? Он оплакивал себя заранее, склонившись над Еленой, как над собственной могилой… Помню, когда я выскочил из пещеры, на небо карабкалась луна и как оскорбленная женщина, презрительно смотрела поверх меня. К утру я дошел до станции, сел в поезд, выпил чаю, закрыл глаза. Добравшись через несколько дней до Москвы, я уничтожил все бумаги Елены, отнес ее вещи к сестре. Только тогда и позволил себе принять душ, переодеться в городскую одежду, разобрать сумку.
И вынул камень — тяжелый серый камень, заостренный то ли природой, то ли древними человеческими руками. Возвращаясь домой, я забыл его выбросить на каком-нибудь перегоне, как намеревался. Просто забыл. Не выбросил и до сих пор, потому что начинаю понимать — ничто, ничто в этом мире не исчезает бесследно. Иногда я обращаюсь к камню с просьбой, ведь он из той пещеры. Прошу отдать мне голос Елены, ее последние слова. Если он что-то пропустил в первый раз, мог пропустить и во второй. Может быть, жена вспоминала обо мне? Звала? Или снова просила прощения у человека, который все же смог ее простить, теперь я знаю, что смог…