А он вел меня за руку на озеро. Я еле передвигался, разыгралась лихорадка. Он не торопил, терпеливо ждал, когда дошкандыбаю. Вот уже открылась впереди идеальная, темная гладь. Луна, полная Луна — прекрасное время, чтобы умереть.
«Умереть в эту ночь,
И не выжить,
И покинуть навек
Этот прекрасный мир…»
Я побрел к воде, действуя, как машина. Зрение застилала пленка, и холодно.
— А-а-а!!! — только и успел жалко вскрикнуть я, когда он схватил за шею, и швырнул в воду. Короткая, мучительная борьба в грязи, он сел мне на спину, вжал в ил лицом.
Я не буду описывать эти муки, эти бесконечности между жизнью и смертью. Бьешься. Отчаиваешься. Слетаешь в пропасть, и корчишься от сильнейшего оргазма. Вся жизнь проносится. Сжигающие вспышки в мозгу. Отчаянные попытки вздохнуть. Все горит в груди, в дыхательные пути налазит ил. Хозяин меня отпускает, и в легкие врывается вода, когда я попытался все же вздохнуть. И — угасание. Я кончаюсь. Я кончаю с Король. Я обнимаю мать. Больно и блаженно. Я бешусь и слэмлюсь на панк-фесте, с такими же грязными и глупыми Шутами. Я ору, прыгая по сцене, и у ног моих огромный зал, заполненный безумцами, пришедшими попрыгать с боготоворимым Мной. Да, этого не было, но, умирая, я хочу думать, что было. Один раз в жизни.
И вот я встаю. Поднимаюсь из ила, такой жалкий. А в легких у меня ил. И во рту грязь вязнет на зубах. В ушах вода. Хочу протереть заляпанные глаза, и руки такие никакие. Не чувствую своего тела, оно тяжелое, и только. Замираю, глядя на берег — он сидит на траве, и ждет с улыбкой. И теперь я точно знаю, что это не оно, а Он. Мой Хозяин. Мой. Вот так.
— Ну, иди сюда, новое дитя Смерти!
Выхожу неуверенно и тяжко. Очень странно. Встал рядом с ним. Он молчит. Я слушаю. И ничего не слышу. Сердце не бьется, кровь не бежит, кашлять не тянет. Я — будто мешок с грязью. И все. Я не думаю и не хочу. Не харкаюсь, и больше не буду, но это не радует. Ведь чувств больше нет. А если так? — хватаю с земли тусклую стекляшку, и режу руку. Кровь не бежит! Я мертв.
— Поздравляю со Смертью, Шут! — говорит Хозяин. — Поди, умойся. И воды чистой в себя побольше вдохни, тебе надо промыть нутро, а то сгниешь быстрее, чем надо.
Я так и сделал. Но сначала, войдя в воду по колено, подождал, когда поверхность снова станет зеркалом, и заглянул в него — оттуда на меня зыркнул глазами страшными на грязной роже мертвец. Это Я. Я — мертвец. Взгляд остановился, как и у них. Нет, теперь для меня это не они, а просто они. Да, вот и все.
Но еще не понятно, как к этому относиться. Умылся и лег на спину. Вода сомкнулась надо мной и хлынула в нос, открытый рот. Когда весь ей наполнился, встал, вышел на берег. Хотел спросить — что теперь? Но не смог, горло не слушалось, изо рта хлынула вода. А Хозяин велел мне влезть на одинокую ветлу у озера, и свеситься вниз головой. Чтож, так и сделал. Он держал меня за ноги, чтоб не грохнулся, как навозный куль. Изо рта и носа вышло много, очень много густой, мутной жижи. Но вкуса у нее никакого. Потом будто начал стынуть, как-то неуклюжить. Позже пришел холод. И… голод? Я тупо шел, двигался за Хозяином, не знаю куда. Он был прав, подлец — теперь всё, весь мир будто перевернулся. Стал неуютным. Не своим. И все тело мое стало неуютно. Зачем я сделал