– По какой такой недвижимости? По кладбищенским делам? Из похоронной команды?
– Совсем наоборот. Дома и квартиры. Продажа и аренда. Низкие цены. Гарантия конфиденциальности и надежности сделок.
Бедный Сеня и не заметил, что начал изъясняться фразами из рекламного буклета. Его никто не понял, кажется.
– Что он мелет? – еще более нахмурился бородач. – Он из полицаев, да? Мозги нам пудрит?
Про полицаев – это было по-настоящему страшно. Последнего полицая тут ухлопали еще в сорок первом, Сеня об этом уже знал. С тех пор полицаев в этих краях не видели, но ждали, когда объявится следующая жертва. Дождались…
– Я не полицай! – торопливо объявил Сеня.
– Не полицай, – подтвердил Толик.
Бородач посмотрел недоверчиво, но настаивать на своей версии все же не стал. Сел на лавку, положил автомат себе на колени.
– Что там в Москве? – спросил. – Фашисты бесчинствуют?
Сеня Муравьев беспомощно оглянулся на Толика.
– Бесчинствуют, – с невозмутимым видом доложил тот.
– Но народ-то не сломлен? Сопротивление оккупантам нарастает?
– Нарастает, – без тени сомнения подтвердил Толик.
Бородач удовлетворенно кивнул, давая понять – он и не сомневался в том, что земля горит под ногами оккупантов.
– Накорми-ка нас, хозяйка, – сказал бородач.
Мать Толика засуетилась у печи.
– А корову-то ваши у бабы Глафиры увели со двора, – неожиданно сказал Толик. – На прошлой неделе.
– Реквизировали, – не стал отрицать очевидного партизан. – В фонд обороны.
– Какой там фонд обороны? Сами же и сожрали.
– Понятное дело. Потому что мы та самая оборона и есть.
– Собственный народ грабите? – продолжал дерзить Толик.
Хорошо ему было дерзить – с автоматом-то в руках.
– Мы ни у кого ничего не отбираем. Нам люди сами отдают. Как своим заступникам.
– Рэкет, в общем, – дал определение Толик.
– Чего?
– В городе это называется рэкетом. А вы, само собой, «крыша».
– Можно и так.
Сеня Муравьев следил за происходящим остановившимся взглядом. Ничегошеньки не понимал, но ему было страшно. На его счастье, что-то там такое случилось на улице, партизаны всполошились и все, как один, выбежали из комнаты.
– Что происходит? – быстро спросил Сеня, то и дело оглядываясь на дверь. – Что вы им такое рассказываете про бесчинства оккупантов и сопротивление народа? Какие фашисты? Какие сельхоззаготовки? Какие курки-яйки?
– А что я могу поделать? – пожал плечами Толик и плеснул самогона в запыленные граненые стаканы. – Их вон сколько, а я один. Шлепнут в два счета.
– Ну не может же быть!
– Еще как может, – опечалился Толик. – В прошлом году к нам по случайности заехал фотокор из районной газеты. Приехал, а тут партизаны. Ну, он сразу начал правду-матку резать: что война, мол, давно закончена, то да се. – Толик вздохнул и закончил мысль риторическим вопросом: – Ну и где теперь тот фотокор?