Он прошел полпути и уже начал думать, что операция успешно завершилась, как услышал позади голоса. Без сомнения, это обращались к нему:
— Эй, ты!
— Эй, солдат!
Долл обернулся, почувствовав, как его глаза принимают испуганно-виноватое выражение, а сердце начинает сильнее биться, и увидел двоих — рядового и сержанта, приближающихся к нему. Заставят вернуть пистолет? Или будут бить? Ни одна из этих перспектив не тревожила Долла так, как то, что к нему отнесутся с презрением, как к мелкому воришке, каким он себя и чувствовал. Этого Долл боялся больше всего.
Те двое приближались к Доллу с угрожающими, негодующими лицами, с потемневшими от гнева глазами. Долл несколько раз быстро моргнул, пытаясь избавиться от выражения смущения и вины на лице. Он заметил, что к ним с любопытством повернулись другие.
— Это мой пистолет, солдат, — сказал рядовой. В его голосе звучали обида и негодование.
Долл ничего не ответил.
— Он видел, как ты снял его с койки, — сказал сержант. — Так что не ври и не пытайся выпутаться, солдат.
Собрав все свои силы, все мужество, Долл молчал, и на его лице медленно расплылась натянутая циничная улыбка, в то время как он упорно, не мигая, смотрел на них. Он медленно расстегнул ремень и передал пистолет солдату.
— Сколько времени ты в армии, парень? — ухмыльнулся Долл. — Пора бы тебе знать, черт возьми, что оружие так не бросают. Когда-нибудь ты потеряешь его. — Он продолжал в упор смотреть на своих преследователей.
Солдат и сержант тоже глядели на него расширившимися глазами; их справедливое возмущение сменилось удивлением и недоумением. Его наигранное бесстрастие и явное отсутствие чувства вины поставило их в глупое положение. Оба вдруг сконфуженно улыбнулись, чувствуя неловкость от этой излюбленной во всех армиях выдумки бывалого, вороватого, развязного солдата, который подбирает все, что плохо лежит.
— Уж больно у тебя прилипчивые пальцы, — сказал сержант уже не так сердито и даже чуть улыбаясь.
— Все, что валяется без присмотра, — моя законная добыча, — весело ответил Долл, — как и всякого другого старого солдата. Скажите своему мальчику, чтобы он больше так не искушал людей.
Позади заулыбались и другие, глядя на незадачливого солдата. У него самого был пристыженный вид, словно он был виноват. Сержант обратился к нему:
— Слышишь, Дрейк. — Он усмехнулся. — Надо лучше беречь свое добро.
— Правильно. Надо, — подтвердил Долл. — А то оно у него не долго продержится. — Он повернулся и не спеша направился к двери. Никто ему не мешал.
Выйдя наружу, Долл остановился и облегченно вздохнул. У него так дрожали ноги, что пришлось прислониться к переборке. Если бы он вел себя как виноватый, каким он себя считал, его бы непременно избили. Но он не подал виду. Ловко выпутался, а виновным оказался солдат. Долл рассмеялся нервным смехом. Все это была одна большая ложь! Несмотря на испуг, он испытывал бурную радость и гордость. Он вдруг подумал, что в известном смысле был именно таким парнем, каким только что притворялся. Во всяком случае больше, чем прежде.