Сюда дождь не проникал. Его задерживала далеко наверху крыша из зеленых листьев. Оттуда он медленно капал вниз, с листа на лист, или стекал по стволам и веткам.
Когда привыкли глаза, можно было увидеть огромные лианы и ползучие растения, свисающие большими изогнутыми гирляндами, многие толще молодых деревьев. Стволы гигантских деревьев поднимались прямо вверх, их кроны образовывали крышу высоко над головой, а тонкие, похожие на лезвия, корни торчали кое-где выше человеческого роста. Все казалось пропитанным влагой. Под ногами была либо обнаженная земля, скользкая от влаги, либо непроходимая путаница валежника. Несколько беспорядочно разбросанных чахлых кустарников боролись за сохранение своей почти лишенной света жизни. Молодые деревца, совсем без ветвей, лишь с несколькими листьями на макушке, толщиной чуть больше карманного ножа, тянулись вверх, вверх, упрямо вверх — к этой плотной крыше, где они могли бы по крайней мере посоперничать, прежде чем задохнуться внизу. Некоторые из них, не толще бокала для виски, уже достигли высоты, вдвое превышающей рост высокого человека. Не слышно было ни звука, кроме шороха капающей воды.
Солдаты, пришедшие сюда, стояли как вкопанные перед чудом, открывшимся их взорам. Такого они не ожидали. Эту буйную зелень можно было назвать каким угодно словом, но только не словом «культурная». И их, людей цивилизованных, она просто пугала. Постепенно в тишине стали возникать неясные, тихие звуки: то зашуршат в высоте листья, то качнется ветка и раздастся щебет или хриплый, пронзительный крик какой-то невидимой птицы, то на земле чуть заметно задрожит куст, когда рядом пробежит какой-нибудь крошечный зверек. Но они ничего этого не видели.
Вступив в джунгли, солдаты внезапно оказались полностью отрезанными от лагеря и роты, словно закрыли дверь между двумя комнатами. Это ощущение у всех вызывало тревогу, оглянувшись, сквозь щели между листьями они увидели высокие коричневые палатки, стоящие под дождем среди белых стволов кокосовых пальм, и спокойно снующие между ними зеленые фигурки. Это успокоило их, и они решили идти дальше.
Большой Куин шел молча, лишь изредка перебрасываясь словом с кем-нибудь из солдат. Ему никак не хотелось оказаться хуже других, хотя джунгли и вызывали у него неприятное чувство. В лагере под дождем Куин чувствовал себя в своей стихии и бурно радовался. Он фыркал, растирал дождевой водой грудь и одежду, громко смеялся над теми, кто сник под дождем. Дождь был ему не в новинку. Дома он некоторое время работал на ранчо, не раз попадал под грозовой летний дождь и ему приходилось целый день ездить верхом в такую погоду. Тогда это ему не нравилось, но теперь он с удовольствием вспоминал об этом как о проявлении мужественности, выносливости и силы. Но эти джунгли — совсем другое дело! Он с возмущением думал о том, что ни один американец не позволил бы себе разводить лес в таких условиях.