Бойцы захохотали так, что эхо, десятикратно усилив звук, отдалось в скалах веселым грохотом.
— Тихо! — прикрикнул Гаевой.
Не смеяться сил не было. Поэтому еще теснее сгрудились вокруг Гурама, что вполголоса продолжал «травить». Тихо постанывали ребята, вытирая варежками слезы со щек.
Пока отряд отдыхал, лейтенант пристроился рядом со мной.
— А вы, товарищ старший политрук., погоны уже видели?
— Видал… Примерял даже.
— Ну и как?
— С непривычки неудобно как-то… особо когда шинель надевать. Цепляются, за подкладку. Вам, лейтенант, положены вот такие…
Я нарисовал пальцем на снегу:
— Тут красный просвет, тут, по бокам, две звездочки.
— Ну, мне не светит, — грустно сказал Гаевой. — У меня и кубики, считай, липовые.
— То есть как? — не понял я.
— А вот, — он достал из кармана гимнастерки бумажку и прочитал: «Выдано… в том, что является курсантом Сухумского пехотного училища. Действительно по 31 декабря 1942 года». Скоро срок выйдет…
— Почему курсантом?
— Да вы не подумайте чего такого… Нас даже аттестовали лейтенантами. Мы чубы стали к выпускному вечеру отращивать. А вместо вечера приказ: всех на перевал! А это, — он дотронулся до алых кубиков в петлицах, — это товарищ майор Орлов Виктор Петрович распорядился. Было тут дело… снял с одного… И мне отдал. «Вместо ордена, — говорит, — заслужил, — говорит, — командуй. Потом, — говорит, — разберемся…»
Смех позади нас снова стал громким. Гаевой обернулся, сердито прикрикнул:
— Кому приказано не шуметь?!
И снова мы шли — все ближе, выше к перевалу. Непонятное оживление царило в отряде: то ли от ощущения близкого отдыха, встречи с товарищами, то ли от высоты… Такое, я знаю по себе, бывает. А вот Гаевой почему-то все больше нервничал, то и дело вполголоса передавал по цепочке:
— Отставить разговорчики… Идти тихо… Не шуметь… Котелками не стучать…
Еще одной засады боялся, что ли? Но я — то горы знал: на этой высоте с комфортом, таким, как устраивались те два фашистских пулеметчика, уже не расположишься, ночь не высидишь.
Наконец мы остановились. Перед нами меж скалами лежала белоснежная лощина. Скалы закрывали перевал, на котором сидела застава «эдельвейсов». В лощине царила первозданная тишина. Ни души, ни дымочка.
— Ну замаскировались, черти. Постов не видать… Да что они, позасыпали все? — недоуменно воскликнул Гаевой, когда мы, по всем расчетам, почти вплотную приблизились к той части лощины, где сидела застава Размадзе.
Федулов первый заметил поодаль фигуру солдата. Тот стоял, прижавшись к скале, лицом к перевалу, опершись на винтовку. Он не обращал никакого внимания на наш отряд. Федулов подбежал, хлопнул солдата по спине: