Рядом с могилой рабби Шимона Бар-Йохая – древняя синагога, одна из стен которой – скала. Дорога поднималась вверх серпантином среди скал, покрытых сосновым лесом. Цфат возникал и исчезал, как лубочный городок со средневековой гравюры, венчающий скальную вершину.
Божественное гнездо человеческой жизни, вдали от суеты и земных страстей. Стянутая морщинами древних склонов земля, осененная единственным в мире явлением Бога.
Среди разгорающегося солнечного дня Цфат казался лунным. Взгляд не в силах был оторваться от лазурной поверхности бассейна под высоким лекалом шоссе у въезда в город.
Цигель предложил оставить машину Ормана у въезда в город, а на их машине, первым делом, съездить в городок художников, который он уже как-то посетил с экскурсией. Все же, экономия горючего.
Притягивали взгляд модули скульптора Циффера, этакого цфатского Роберта Мура.
Картина художника Ливни «Лестница Иакова» – лестница в виде ленты Мебиуса мистически схватывала суть этого городка, фантома – Цфата.
Мебиусово пространство, вверчивалось спиралью в цфатское небо.
Орман долго стоял у полотна «Лунный свет». Старообразный еврей в ночном колпаке и хламиде замер в молитве на фоне городского урочища, свернутого воронкой в глубь пространства. Фигура молящегося подрагивала свечой в лунном ореоле зеленоватого холодного света, втягивающего мир в свое растворяющее безмолвие.
Вспомнился синий еврей с картины Пикассо.
Потрясло некое подобие то ли музея, то ли пепелища еврейского местечка, оставшегося после погрома – порванные талесы, обгоревшие листы Торы, побитая медь – высокогорлые медные кувшины, тазы, кастрюли, ребристые доски для стирки, подобные обнаженным ребрам убиенных. Множество примусов с тремя-четырьмя высокими горелками, целый лес погнутых керосиновых ламп: от них, сброшенных волнами погромов со стен и столов, шли пожары, выжегшие вчистую еврейскую жизнь.
Только человеческое стремление гармонизировать даже трагедию и разор может воспринимать это застывшее в вещах видение гибели как нечто музейное. Из этого сора выросла печальная, лунатическая метафизика картин Марка Шагала и Хаима Сутина.
Внутреннее напряжение души гнало от этого места в кажущиеся продолжением тех местечек переулки – «ликэлех» – с домиками, стены которых были окрашены в голубой цвет от дурного глаза, как и могилы великих мудрецов-праведников на кладбище в глубине долины.
Но из любой точки этих скрученных и скученных переулков виден был простор и провалы в синеву бескрайней обители Бога, и тайно ощутимая тяга с высот словно бы очищала человеческие лица от всего земного и углубляла взгляд, обращенный в себя.