Паша вернулся к столу, постоял несколько мгновений в задумчивости, обернулся к окну. Решетка. Скользнул взглядом по комнате, увидел переговорное устройство. И вдруг мысли потекли равномерно-размеренно, никакого хаоса, и так четко Паша видел все, что ему предстоит делать дальше, что даже сам собственному спокойствию подивился. Пальцем, защищенным платком, ткнул в клавишу под надписью "Охрана", сказал по-охлопковски, чуть гнусаво:
– Охрана! Охрана есть?
Щелкнуло в динамике, мужской голос отозвался:
– Я слушаю.
– Я здесь, наверху, – сказал Паша. – Поднимитесь ко мне немедленно.
И сразу же – к двери. Замер, весь превратившись в слух. Охранник за дверью протопал по коридору поспешно. Паша дождался, пока стихнут на лестнице шаги, свет погасил, выскользнул из кабинета, прикрыв плотно дверь, и мимо стола, за которым обычно охранник коротал время, – на улицу.
А мысли по-прежнему были четкие. Будто не он сам, а кто-то извне решал, как ему дальше поступать, подсказывал. Умерить шаг, не суетиться. Лицо спокойнее. Не гонится ведь за ним никто. И никто его не видел. Все чисто.
Входя в троллейбус, помог подняться на ступеньку старушке. Та обернула к нему сморщенное лицо, прошамкала:
– Шпащибо, шынок.
– Не за что, – буркнул Паша. – Езжай, бабуля. Далеко ехать-то?
– До Попова.
– Это где же?
– Бывшая Ленина. Поможешь, шынок, выйти?
– Помогу.
Не выдержал, достал деньги, сунул старушке в сухую ладонь. Она закивала быстро-быстро, не спрашивая ни о чем и ничего не говоря, и у Паши сердце сжалось.
Дома Паша умылся, долго тер мочалкой руки, пока не понял – глупости это все, не было ведь крови, ни единой капельки не было. Просто он от неприятных ощущений избавиться пытается. "А они были, эти неприятные ощущения?" Распрямился, посмотрел на свое отражение в зеркале. "Нет, – признался себе, – все нормально".
Он понял вдруг, что силен, сметлив и удачлив. Он лучше их всех – этих краснопиджачных. Лучше и умнее. Он враг им, потому что честен. Они себя хозяевами жизни считают. Но какой ты хозяин, если своей собственной жизнью не распоряжаешься?
Засмеялся счастливо. Он, Павел Барсуков, будет решать, достоин человек или нет. И недостойных – как сорную траву. Как безнадежно больных и выродившихся. Кто-то должен быть санитаром. Все превозмочь и взять грязную работу на себя. Кто-то должен этим заниматься.
Вернулся в комнату, включил телевизор. Показывали какое-то село. Дома вдоль улицы выстроились в ряд. По разбитой дороге полз трактор. Выключать телевизор не стал, вышел на балкон, оперся о перила, смотрел задумчиво вдаль.