– Вот оттуда его и привезли.
Санитар обернулся, спросил у сидевшей неподалеку женщины:
– Валя, ты дежурила в ту смену, когда казаха этого привезли?
– С тремя ножевыми? Да, – ответила и затянулась сигаретой.
Санитар обернулся. У Паши вид был что надо – сама скорбь. Но это не скорбь была вовсе, а растерянность.
– Умер он, – сказал санитар, глядя на Пашу с сочувствием. – Такие дела.
– А мне сказали…
– Нет. Ошиблись, значит. Он без сознания был, когда его привезли. Много потерял крови. Возле кафе лежал, и думали, что пьяный. А время уходило. И он вот так, не приходя в сознание…
– Вот черт, – пробормотал Паша.
Он все еще никак не мог поверить.
– Милиционер тут над ним колдовал, – сказал санитар. – Показания снять хотел.
– И – что? – спросил Паша бесцветным голосом.
– А ничего. Умер он.
Паша опустил голову.
– Вот времена, – сказал санитар печально. – Людей режут, как скотину. Мы здесь такое видим иногда, что прости-помилуй.
Поднялся. Прежде чем уйти, сказал мягко:
– Я сочувствую вам. Но не всегда врачи могут что-то сделать.
Пошел прочь, опустив безвольно плечи. И Паша понял вдруг, что санитар ему правду сказал. Нет Ектенбаева в живых. Умер. А заметка эта непонятная в газете – фальшивка. Просто так надо было кому-то. Милиции, наверное. Они его, Пашу, напугать пытались. Из равновесия душевного вывести. Вот, мол, жив Ектенбаев-то. И о нападавшем уже рассказал все. А Ектенбаев им не рассказал ничего. Потому что умер.
Паша побрел по ночным улицам. Вышел к ресторану. Играла музыка. Деревья в свете фонарей отбрасывали причудливые тени. Все было хорошо. Расчудесно даже. Паша не удержался, подпрыгнул и сделал рукой такой торжествующий жест, как спортсмен, завоевавший олимпийскую медаль. Засмеялся счастливо.
Из тени деревьев вышел милицейский патруль.
– Эй! – сказал один из милиционеров. – Остановись!
Паша обернулся, еще не погасив на лице улыбку, а в следующий миг вспомнил – у него в кармане нож. Тот самый нож. Но сделать уже ничего было нельзя.
– Сюда иди! – сказал один из милиционеров.
Патрульных было двое. Лиц и не разобрать, видно только – один повыше, второй низкорослый, Паше он и до плеча не доставал, наверное. Вот этот низкорослый и сказал: "Сюда иди!"
Барсуков к ним направился на ватных ногах, очень хотелось руку в карман опустить, к спасительному ножу, но не посмел. Подошел, но не близко, в двух шагах от патрульных остановился, замер, только сердце колотилось бешено.
– Как дела, дружок? – спросил низкорослый почти ласково, но от этой ласковости в голосе Паше стало совсем плохо.
Патрульный подошел к нему и вдруг резко хлопнул Пашу по карману брюк – проверял, нет ли там чего. Хлопнул он по левому карману, потому что у него правая рука была свободна, а в левой он рацию держал милицейскую. У Паши левый карман пуст был, нож в правом лежал, милиционер должен был рацию из одной руки в другую переложить, что он сделал достаточно быстро, но прежде чем он правым Пашиным карманом занялся, где-то за деревьями раздался крик и звон разбитого стекла.