Гендельсон пару раз оглянулся на удаляющийся замок. Тот красиво и гордо возвышается над городом, как могучий орел, озирая свои владения. Мне почудилось, что под толстой железной скорлупой прозвучал могучий вздох. Через некоторое время вздох повторился. Потом еще и еще. Я скосил глаза. Вельможа уже забыл о необходимости держать спину прямой, горбился, вздыхал, его раскачивало на ходу, а забрало поднял, ветер освежает его красную харю.
– Держитесь крепче, милорд, – предостерег я. – Если конь вдруг пойдет вскачь, вы гэпнетесь, как мешок с… овсом, скажем понятнее.
– Не гэ… – ответил он угрюмо. – Вы за собой следите, сэр Ричард!
– Я ночью спал, – огрызнулся я. – Почти как младенец. А у вас, как понимаю, была оч-ч-чень трудная ночь.
Он огрызнулся:
– Да, у меня была трудная ночь!.. Но вовсе не потому, что вы, сэр Ричард, подумали!.. Вам, простолюдинам, не понять морали благородного сословия!
Я сказал холодновато:
– Сэр Гендельсон, я рыцарь.
Он брезгливо отмахнулся, словно сбросил с одежды прилипшую к ней грязь.
– Возведенный!.. А благородство воспитывается с детства. С того самого возраста, когда ребенок еще лежит поперек кроватки. И – один.
Я погасил злость, все-таки этот дурак не начал распространяться о благородной крови, а сослался на воспитание. Это, конечно, к истине чуть ближе.
– Но вы провели ночь вместе, – сказал я уличающе.
– Да, – ответил он, – да! Но мы не делили ложе. Мы говорили… мы говорили!.. Да, леди Кантина, если быть откровенным… а я не знаю, что заставляет меня откровенничать с человеком низкого происхождения… леди Кантина уговаривала меня остаться в замке… до тех пор, пока не вернется благородный сэр Нэш.
Я буркнул:
– А есть шансы, что вернется?
– Боюсь, – ответил он с горечью, – таких шансов нет.
– Но тогда…
Он покачал головой.
– Я не мог принять это предложение. Более того, предваряя ваше отвратительное любопытство, столь свойственное людям низкого происхождения, скажу сразу, что леди готова была разделить со мной постель без всяких условий!.. Да, эта благородная и возвышенная женщина прониклась ко мне чувствами… да, чувствами!..
Я не мог смотреть даже в его бегающие в прорези шлема глазки, почудилось, что это железное ведро на голове начинает накаляться.
– Она очень хороша, – сказал я с неловкостью, что удивила меня самого. – У нее роскошное тело… очень благородное, и, словом, она вся изысканная…
– Да, – сказал он почти резко, – тем труднее мне было отказаться!
Мы долгое время ехали молча. Наши кони обнюхивались, мой пытался куснуть чалого за ухо, тот в ответ хватанул зубами за гриву. Наконец я спросил негромко: