Пальцы лежали на рукояти так, словно умелые ортопеды сделали слепок с моей ладони, а потом уже по ней выточили эту странную красную рукоять. Странную тем, что она не окрашена пурпуром, это сам металл раскален докрасна, однако пальцы не обжигает.
Гендельсон вскрикнул:
– Несчастный! Ты зачем взял?
Он торопливо забормотал молитву, выхватил из-за пазухи крест и пустил коня вокруг меня по кругу, притоптывая и время от времени возвышая голос. Я узнавал только знакомые слова всяких там «Домини», «Езус» и еще врубился в «Аминь». Меч в моих руках не кажется тяжелым, я обалдело рассматривал, не решаясь даже повертеть, проверяя на удобность.
– Но… он… оно дало… Я не успело… не успел отказаться.
– Несчастный, – повторил Гендельсон. В голосе вельможи звучало искреннее сострадание оставшегося на берегу, который смотрит, как его слугу черти утаскивают к котлу с кипящей смолой. – Нельзя было брать! Нельзя!.. Взяв этот сатанинский меч, вы взяли на себя и какие-то обязательства…
– Какие?
– Вы даже не узнали! Что за безрассудство, что за… Сэр Ричард, в некоторые редкие времена вы иногда казались мне почти разумным человеком. Даже для рыцаря. Но сейчас…
Я повертел меч, признался с досадой:
– Да, сглупил…
В прошлый раз я получил в дар зеленый меч, который для себя называл Травяным. Гендельсон морщился и считал, что это оскорбление для меча, его можно бы звать по меньшей мере Изумрудным или Разящим Изумруды. Тогда я попросту старый выщербленный меч сунул в мешок, а зеленый пристроил за спиной, но сейчас вот этот черный, я его сразу окрестил Ночным… какой оставить?
Поколебался, Травяной оставил за спиной, а Ночной перевязал тряпками и тоже сунул в мешок. Надо не забыть в ближайшем городке подобрать ножны.
Понятно, почему могучий дуб зовут Дедом. Ствол поперек себя шире: метров десять в поперечнике и столько же от земли до первых веток. Каждая с толстое бревно, торчат во все стороны почти горизонтально, тенью укрыто на сотни шагов в любую сторону.
Весь искореженный, в чудовищных наплывах, выступах, с трещинами, коричневая кора как нельзя больше походит на старческую кожу. На уровне земли дупло, можно принять за скорбно приоткрытый рот либо уголками вниз, глаза – толстые выпуклые шары под еще более могучими надбровными выступами, даже радужная оболочка видна, хоть тоже серая с коричневым. Нос могучим наплывом нависает над толстыми губами, по лицу скорбные старческие морщины, особенно глубокие на лбу, но и щеки в морщинах, а подбородком сидит глубоко в земле.
Из-под корней чистейший родничок, я пожалел, что встретили такое чудо здесь, недалеко от замка, зато, когда придет время ночлега, окажемся либо среди болота, либо на каменном плато без капли воды.