Адам опустился на колено перед ней. Монику бросило в жар, и она прикрыла глаза. Соски тотчас отреагировали и напряглись, призывая, чтобы их поласкали, чтобы к ним прикоснулись. Когда она почувствовала легкое прикосновение между бедер, поняла, что это губы Адама ласкают ее тело.
— Адам, — испуганно прошептала она и пошатнулась.
Руки мужчины стремительно взметнулись вверх и ухватили ее за округлые ягодицы.
Если он подобным образом решил ее успокоить, то сильно ошибся. Желание стремительной волной охватывало тело Моники. Неужели она такая развратная штучка, что даже больная хочет близости с этим мужчиной?
Время потянулось бесконечно медленно, и Монике оставалось только гадать, что он предпримет дальше. Она не могла ни пошевельнуться, не запротестовать. Она полностью была во власти Адама, и это ей нравилось.
Его длинные пальцы дотронулись до обнаженной кожи ягодиц.
— У тебя очень нежная кожа, бархатистая. К ней так и хочется прикасаться. Извини, я ничего не могу с собой поделать, — признался Адам.
Он долго любовался ее обнаженным телом, а потом резко поднялся с колена.
— Марш в ванную, — грубовато скомандовал он, и Монике с трудом удалось скрыть победную улыбку.
Ага, мистер Само Совершенство, оказывается, не так уж трудно пробить брешь в вашей стойкости!
Все-таки остатки болезни давали о себе знать, и у Моники слегка кружилась голова, поэтому она с предельной осторожностью ступила в ванную, а когда ее тело погрузилось в теплую воду, она не стала сдерживать восторга.
— Господи, хорошо-то как…
Адам улыбнулся, наблюдая за ней.
— Получается, что мне не стойло сопротивляться твоему желанию… принять ванную. Болезнь отступает прямо на глазах.
Моника хмыкнула.
— Ты хочешь сказать, что я больше не похожа на бледную мышь?
Он засмеялся.
— Моника, дорогая, не переживай, ты никогда не сможешь походить на безликого мышонка, с твоими данными это просто нереально.
— Спасибо за сомнительный комплимент, — буркнула девушка и изогнула спину, чтобы намочить волосы, не подозревая, что ее грудь соблазнительно выглянула из пены.
Адам удивлялся сам себе. Откуда у него такая яростная стойкость? Он еле сдерживался, чтобы не раздеться и не присоединиться к юной баловнице. Она будто сознательно искушала его, и если бы он не видел, как она металась в болезни, то непременно решил, что это так и есть. От бессилия он заскрежетал зубами. Но очень скоро Моника испуганно прошептала:
— Адам, у меня перед глазами темнеет…
Он тихо выругался. Он злился не на Монику, а на себя. Ему не следовало потакать ее капризам, а стоило поднять на руки и вернуть в постель. Хотя в этом случае ему пришлось бы к ней присоединиться, но не для того, чтобы заняться любовью, а чтобы удерживать ее в лежачем положении. О чем он только думает! Девушке плохо, а его терзает непреодолимый огонь желания. Как же он хочет ее!