Ну, и за плату в этих комплексах можно было отдохнуть. И поохотиться, получив специальную лицензию. Стоило это безумно дорого, и ездили к нам не иначе как всякие банкиры, и сдача этих комплексов внаём приносила заповеднику основной доход. Ну, и отец отдельно получал с отдыхающих — как егерь.
Я всё это к тому рассказываю, что в этих комплексах всегда имелось все, чтобы устроиться с удобствами и на полном обеспечении — чтобы в них можно было въехать в любой момент, и камин затопив, и паровое отопление включив, и сразу сообразив первый перекусон из копчёной кабанины или лосятины под брусничным соусом или других наших лесных вкусностей, которых в больших городах видеть не видывали и которые самые знатные гости рубали с большим удовольствием. Ну, а дальше — как дело пойдёт. Для президента все должны были привезти из Москвы специальные повара. Кто-то тоже приезжал с большими ящиками-холодильниками и со своим поваром, а кто-то с большим удовольствием рубал наши припасы и только за водкой и шампанским гонял своих шофёров. И я твёрдо знал, что сейчас все комплексы пустуют — в любом бери и устраивайся, взломав дверь.
И ещё я твёрдо знал…
— Послушай, Миша! — проговорил я, чувствуя, как у меня язык присыхает к нёбу. — Ведь когда отец едет в заповедник, он практически всегда проверяет все комплексы, все ли в них в порядке! Он нарвётся на Скрипицына!..
Глава ШЕСТАЯ.
НАПИСАННАЯ ИВАНОМ ЛЕОНИДОВИЧЕМ БОЛДИНЫМ, ДЕВЯТИ ЛЕТ
Борька говорит, что я тут сам должен все написать, как у нас вышло с Гришкой — которого фамилия Торбышев, но, на самом деле, это только маскировка фамилии Торбинс, я в этом окончательно убедился — и в какие приключения мы попали. Потому что его с нами не было и он не может рассказать так правдиво и точно, как я, обо всём случившемся. А потом, он говорит, он поправит, если у меня что-то выйдет не слишком уклюже, потому что он, видишь, писатель, да ещё и старше меня, и по русскому у него всегда все хорошо, а у меня больше троек, чем четвёрок. Ну и пусть поправляет, и если где будут красивости, которые на меня не похожи, то знайте, что это не я, а он сделал. Но я прослежу, чтобы этого барахла было поменьше, потому что я-то лишних красивостей не люблю. Нет, мой брат здорово пишет, мне нравится (ну, он к тому же и наловчился уже шпарить на бумаге), и красивости бывают разные. Например, когда написано, как граф Монте-Кристо весь изменился, появившись в плаще и матросской шапочке и, смертельно бледный, с горящим взором, воскликнул: «Ты хочешь знать, кто я? Так вглядись же внимательней в моё лицо, оно ничего тебе не напоминает?» — а этот подонок, вглядевшись, завопил обезумевшим голосом «Нет!.. Нет!..» и кинулся прочь, закрывая глаза рукой — то это красивость так красивость. Настоящая красивость, как в жизни. А всякие там придирки насчёт того, чтобы не писать «который был вроде как дурак, потому что для которого братья кроме кота батюшкиного наследства не оставили» (я так написал в изложении «Кота в сапогах», и учителка просто задымилась и полетела как новогодняя петарда с вывертом) — это, по-моему, чушь полная. Ведь всякому понятно, что я имею в виду, вот и нечего загибать там всякое.