Уже второй раз за последние две недели Элиза Д. Браун ловила себя на том, что трусит. Стоя перед Бетлемской королевской больницей, больше известной под названием Бедлам, она обнаружила, что ноги отказываются нести ее дальше. Взглянув на витиевато украшенные ворота, здание можно было принять за большое загородное поместье, если не обращать внимания на извивающиеся фигуры — символы безумия наверху кованых решеток. Снаружи все выглядело аккуратно и довольно безобидно, но место это неминуемо наталкивало на мысли об утраченных возможностях. Короче говоря, это было место, которого любой здравомыслящий человек станет избегать.
Медальон в ее руке казался таким тяжелым, будто был сделан из свинца, и все же она не могла игнорировать послание, которое он нес. Она уже три дня подряд приходила сюда, и каждый раз медсестры отсылали ее прочь. Он был слишком болен и слишком безумен, поэтому они не могли позволить ей увидеться с ним.
В обычных обстоятельствах такое препятствие только разожгло бы в ней желание преодолеть его, — вероятнее всего, с помощью динамита, — но на сей раз все было иначе. Элиза боялась встретиться лицо к лицу с Гаррисоном Торном. Он был ее партнером в министерстве, и в свободное от работы время она тешила себя мыслью о том, что их отношения могли перерасти в нечто большее. И хотя теперь все было уже в прошлом, это до сих пор причиняло ей острую боль.
Но вариантов было немного: либо встретиться с ним, либо пытаться найти свое счастье, загнивая с Веллингтоном Буксом в его архиве. Что было в принципе неприемлемо.
Элиза упрямо выдвинула вперед подбородок и решительно двинулась по дорожке. Здесь она присоединилась к немногочисленной веренице других визитеров: мамочек, тянущих за собой детей, родителей с заплаканными глазами и других посетителей с посеревшими от горя лицами, пришедших сюда навестить дорогих людей.
Таковых было действительно немного, учитывая размеры этой больницы; внезапно Элиза поняла, что речь сейчас идет о чем-то большем, нежели просто о медальоне. В таких местах человеческие жизни высыхают и рассыпаются в прах. У них в Новой Зеландии тоже есть такие заведения, и по своему опыту она примерно знала, чего здесь можно ожидать. Это была только часть проблемы. Если она замешкается и позволит себе удариться в воспоминания, она увидит лицо своего брата Герберта — грязное, покрытое пятнами, безумное, — каким она видела его, когда приходила к нему в последний раз. Затем она услышит крики и вопли, а уж потом вспомнит, что ее любимый старший брат больше не узнаёт ее.