Саймон передвинулся, чтобы пососать другую грудь Луизы, а ей пришлось бороться с собой, чтобы не прижать его голову к груди. Вместо этого она схватила в гость покрывало и сжала его.
Думай о чем-то другом, а не его проклятом рте. Думай о Ньюгейте. Луиза уставилась на белый муслиновый полог кровати над ней. Белый. Да, думай о программе резьбы из белой древесины. О том, что будешь делать с деньгами.
Встречался ли Саймон с миссис Харрис снова? Надо бы поинтересоваться у него позже. Возможно…
— Что ты делаешь? — неожиданно спросил Саймон.
Она оторвала взгляд от полога и посмотрела туда, где он, с хмурым видом, навис над ней.
Виноватый румянец горел на её щеках.
— Я-я не понимаю о чём ты.
— Понимаешь. Несколько секунд назад ты была возбуждена, а теперь… — он многозначительно перевёл взгляд туда, где она, изо всех сил, сжимала покрывало. — Ты мне сопротивляешься.
— Может, я не такая страстная, как ты думал, — Луиза выдавила из себя холодную улыбку. — Или может, я просто не нахожу это таким захватывающим, как ты.
Лицо Саймона пылало яростью.
— А может, ты пытаешься по-быстрому, единственным известным тебе способом, положить конец нашей сделке.
Чума на его голову и на его необъяснимое умение читать её мысли.
— Весьма самонадеянно так на это смотреть. Ты допускаешь, что я…
— Я ничего не допускаю. Я знаю тебя — ты скорее умрешь, чем позволишь мне взять верх. Таким образом, ты срываешь наше соглашение.
С нарочитой дерзостью, Саймон наклонился, чтобы обвести языком вокруг её соска, и по её телу прошла восхитительная дрожь.
Луиза отчаянно сдерживалась.
— Ты сказал, что хочешь прикоснуться и насладиться мной; ты не говорил ничего о моей реакции. Или о таких же действиях тебе в ответ.
— О, но я достаточно самонадеян, чтобы всё это хотеть. Ну, что ж, давай — противься мне. Откинься назад, думай об Англии и держи руки при себе, — он обхватил зубами её сосок, будоража его чувственными касаниями языка. Затем он отпустил его, чтобы с мрачной яростью улыбнуться ей. — Но я от этого лишь буду более решителен и заставлю тебя в конце извиваться подо мной, прикасаться ко мне, вкушать меня и умолять доставить тебе удовольствие.
Ух, какое тщеславие! Как он посмел?
— Оставьте ваши неистовые речи для парламента, ваша светлость. Это единственное сражение, которое вам не выиграть с ними.
Как только колкость слетела с губ Луизы, она пожалела о ней. Теперь Саймон не успокоится, пока полностью не подчинит её себе.
— Ну и хорошо, я не собираюсь прибегать к речам, — произнёс он с грубой резкостью.
И битва продолжилась.