В семьдесят два года вдова Эмма Чэнкин сохранила стройность, белокурые волосы и синие глаза, не поблекшие с возрастом. Она всегда была накрашена, включая розовую помаду и изумительно нарисованные светло-коричневые брови (ее собственные брови, которые она все равно бы выщипала, исчезли давным-давно).
Подвиги Эммы Чэнкин, как и смерть Марджори Эплбаум, занимали главное место среди слухов, что всегда бывает с любовными связями после шестидесяти и смертями до тридцати.
К одиннадцати часам отдыхающие, хлопая картами и стуча косточками маджонга (китайского домино), не говорили ни о чем другом, и под каждым зонтиком на пляже размышляли лишь о деталях смерти Марджори… ну, почти под каждым зонтиком. Я, например, погрузилась в детали ее жизни. То есть жизни Марджори Эплбаум глазами Слоан И. Даймонд, и, учитывая все, что я видела и слышала за свои сорок лет, эта версия была ничуть не хуже любой другой.
В приступе вдохновения я принесла компьютер из квартиры, когда Робин, наконец, перешла от моего зонтика к другому, и, сидя на пляже в пятницу утром, написала свою собственную историю Марджори Эплбаум. Возможно, более правдоподобную, чем реальность, если вообще кто-нибудь знает, что это такое.
И история Марджори Эплбаум, незаметной маленькой женщины, погибшей в ту ночь, ожила для меня на экране под названием файла "Синий", по цвету синего зонтика Марджори…
«Марджори Эплбаум, проводившая летние уик-энды в квартире своей бабушки в Башне, откровенно, но тем не менее неуклюже флиртовала с Дугом Смитом, загорелым белокурым верзилой в красных шортах и красной бейсболке, наблюдавшим за купающимися со своего белого трона на пляже. Стояло лето 1988 года, лето, когда Марджори получила работу в крупной финансовой компании в Филадельфии. С внушительным новым жалованьем и переездом в собственную квартиру в престижный район, заселенный молодыми состоятельными бизнесменами, Марджори чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы преодолеть обычную неловкость. Она решилась на флирт с человеком, которым многие восхищались издали, хотя сама была застенчива и провела большую часть своей жизни в тени. В отрочестве у нее было мало друзей, она редко ходила на свидания, хотя душа ее бурлила от романтических ожиданий, часто извергая потоки ужасных стихов, полных томления и страсти, задолго до того, как она поняла, что такое страсть.
Конечно, она испытала жаркое влажное биение подросткового вожделения и, естественно, приняла его за любовь. Это случилось, когда Корки Росс — соседский мальчик — облокотился о нее. Они сидели на полу гостиной в доме ее родителей, слушая пластинки "Роллинг Стоунз", прижавшись спинами к неудобному сервировочному столику. Ей было двенадцать лет.