— Вы оставляете здесь не меня, Жирар, а вашу бедную жену, которой в конечном счете вы не принесли ничего, кроме печали и разочарования.
— Вы хорошо знаете, что она больше ничего для меня не значит!
— Ради Пресвятой Девы, прошу вас, очнитесь! Ваша якобы любовь ко мне не лезет ни в какие ворота! Наберитесь же здравого смысла!
— Жить отвергнутым вами невыносимо!
— Но, Жирар, в конце концов я вам никогда ничего не обещала! Ничем не поощряя вашего безумия, не переставала отклонять ваши авансы, ясно говорила вам о своем неудовольствии, неодобрении. Вы не можете сказать, чтобы я хоть на один момент вступила в эту бесчестную игру, в которую вы пытаетесь меня завлечь.
— Я больше ни на что не претендую. Поэтому-то и уезжаю.
— В конце вашего пути вы не встретите никого, кроме самого себя, мой бедный друг! Самого себя и свою навязчивую идею. Изменять нас должно не то, что нас окружает, а наше сердце. Ваше заблудилось на перекрестке дорог, идущих в разных направлениях. Направьте его на правильный путь, который вовсе не путь святого Якова, а путь гораздо более дальний, к вашему домашнему очагу!
— Вы совсем, совершенно не понимаете моих переживаний!
Он повысил тон. Его возбуждение становилось опасным.
На них оглядывались прохожие, торговцы скобяными изделиями прерывали свою работу, чтобы взглянуть на вышедшего из себя человека, который безудержно жестикулировал и говорил слишком громко. Для Матильды все это было пыткой.
— Хорошо, — проговорил Жирар. — Я покидаю вас, но поверьте мне: для вашего черствого сердца путь в рай заказан!
По его лицу скользнула ухмылка, полная какого-то подразумеваемого смысла, и он удалился большими журавлиным шагами.
— Вам нехорошо, мадам? — спросил ремесленник, возле лавочки которого завершилась эта сцена.
Услышав громкий раздраженный голос, он выбежал на улицу, еще держа в руках железный стержень, который перед тем начал обрабатывать молотом.
— Благодарю вас за вашу любезность. Пустяки. Я пойду.
Матильда чувствовала одновременно и ярость, и огорчение. Очень уязвимая к возможности попасть в смешное положение, она была не меньше расстроена чувством своей ответственности, хотя и не была ни в чем виновата, за состояние, помрачавшее рассудок своего поклонника. Сознание того, что не в ее силах изгнать из него демонов сумасбродства, ее удручало.
До улицы Кэнкампуа она добралась в состоянии глубокого волнения. Но у нее не оказалось достаточно времени задуматься над тем, в чем тут дело. На этот раз в мастерской оказался Бертран, навещавший ее теперь все реже и реже.
— Большая новость, мама! Возвратившаяся в Париж королева прислала к нам своего камергера заказать цепочку из чеканного золота для маленькой принцессы Маргариты, своей младшей дочери. Она хочет, чтобы цепочка была безукоризненного качества, и желает получить ее как можно скорее.