На следующий день после праздника Матильда вновь отправилась па работу и поднялась к Джунии несколько позже, чем обычно. Заваленная заказами в мастерской, она изнывала еще и от стоявшей духоты. Погода была очень тяжелой. Близилась очередная гроза. Над островерхими крышами города, задыхавшегося от зноя, громоздились свинцовые, словно подсвеченные серой тучи. Порывистый ветер поднимал песчаные вихри. Жене ювелира казалось, что ее шелковый камзол цвета гиацинта прилипал к телу. Она предвкушала свежую, ароматную ванну, которую рассчитывала принять в этот день пораньше.
— Клянусь святым Иоанном, — использовала любимое выражение Этьена Матильда, — ну и жара! С меня прямо течет!
— Присаживайтесь, мама, отдохните. Я прикажу принести вам чего-нибудь выпить.
В просторном белом кафтане, в котором она чувствовала себя так легко, египтянка с ее грацией и собранностью, подчеркивавшейся каждой мелочью туалета, была воплощением самой свежести.
Однако Матильде показалось, что она заметила какое-то совершенно необычное возбуждение в выражении лицо невестки.
Служанка принесла глиняный кувшин с холодной, только что из колодца, водой, кружку миндального молока и серебряный бокал.
— Пока вы утоляете жажду, я расскажу вам большую новость.
— Мне не терпится ее узнать.
— Здесь только что была Флори. Я никогда не видела ее в таком состоянии! В руках у нее было письмо… письмо от Филиппа!
— Наконец-то!
— Словно не верила своим глазам, не могла понять его содержания, она просила меня прочитать его вслух. Он пишет, что несмотря на время и на все свои усилия ему не удается ее забыть, что он никогда не думал, что любовь может выдержать такие потрясения… что он обязан признаться себе в том, что не перестал ее любить.
— Слава Богу!
— Филипп сообщает ей также, что находится в Париже, куда приехал, чтобы встретиться с ней как можно скорее. Он будет на свадьбе Жанны, дабы семья и все друзья узнали об их примирении.
— На это я даже не надеялась.
— После этого они уедут в Тюиссо, вместе с Агнес, которую Филипп также согласен взять к себе.
Дверь распахнулась, словно от порыва грозового ветра. И в тот самый момент, когда действительно на западе разразился гром, в комнату ворвалась сияющая Флори.
Она в очередной раз расплакалась, но даже не стала вытирать слезы.
Она дышала так, словно прибежала откуда-то издалека… Но разве она и впрямь не прошла за эти девять лет длинную дорогу?
— Филипп согласен меня простить! Можно ли быть более великодушным? Зная обо всем, что произошло, несмотря на то, что я принесла ему столько горя, он готов забыть недобрые годы и думать лишь о том, что нас с ним связывает!