Он хлопнул в ладоши.
— Я всегда задаюсь вопросом, зачем тебе, сыну адвоката, приходить в подобные этому злачные места, — задумчиво заметил Жервэзо. — Ты не подходишь к нашей компании, Николя!
— Ты хорошо знаешь, что я в семье белая ворона, — отвечал тот, чье худое и изящное лицо напоминало лезвие клинка. — Я отвержен своими близкими, поэтому мне пришлось породниться с теми, кто разделяет мои потребности, а именно: в женщинах и в игре!
Небрежным движением он слегка коснулся обильной груди девицы с косами, затем, повернувшись к рожкам из полированного бука, взял один и влюбленно повертел его между пальцами, унизанными кольцами.
— Я предлагаю не мешкая разделаться с нашим ужином, — продолжал он, принимая из рук слуги блюдо с селедкой. — А как только покончим с ней и со всем остальным, можно будет перейти и к серьезным вещам, то есть к игре в кости!
— Лучше бы вам заняться мной, — вздохнула девица.
— Погоди, погоди, Амлина-причесанная, — бросил Рютбёф, — хватит тебе ныть. Ты же не хуже меня знаешь, что с нами троими ты без работы не останешься! Немного терпения, черт побери! После вина игра, после игры постель!
Он смеялся, но в его смехе слышался некий раздраженный вызов, не ускользнувший от внимания друзей. Однако, зная его обидчивость, они ничем этого не выказали.
Они поговорили о последних стычках между студентами, питавших обычно все разговоры на горе Сент-Женевьев; после селедки перешли к сыру, к сотовому меду, очищенному миндалю и пряникам. И крепко пили.
Наступил вечер. Колокола церкви Сен Северен возвестили вечернюю молитву. Вокруг каждого стола, где теперь горела свеча, клиенты таверны сгрудились плотнее, локоть к локтю, дыша друг другу в лицо, словно заняв оборону от темноты и разгулявшегося за окнами холодного ветра, противопоставляя им свои крошечные общины единомышленников, живые островки, освещаемые каким-то дышавшим дружбой желтым светом, в которых они черпали чувство товарищества, братства и тепла.
Со стола все убрали, и они принялись за игру.
— Эти кости для нас большой убыток, — вздохнула Амлина-причесанная. — Из-за них вы больше ухаживаете за госпожой Удачей, чем за нами!
— Помолчи же, — воскликнул Железная Рука. — Ты ничего не потеряешь, поверь мне, если потерпишь немного! Вот только выиграю на оплату комнаты, девочка, а потом уж и тебе скажу пару слов!
Рютбёф играл так, словно хотел спустить последнее. За долгие годы у него выработался сначала вкус, а потом и потребность к этим вливаниям надежды, тем более привлекательным, что границы возможного каждый раз отодвигались до самой зари. Почему бы ему в один прекрасный день и не выиграть? Деньги были ему нужны. Чтобы одеться, снять комнату получше, завоевать положение, в котором ему отказывали, чтобы иметь время для творчества, отказаться от этой грошовой профессии менестреля, низводившей его до уровня фокусников, тогда как он чувствовал, что в нем живет поэтический мир, ожидающий лишь момента, когда он сможет проявиться…