— Вы не откажетесь потанцевать со мною?
Заметив колебание Матильды, вмешался Николя:
— Сатаны следует бояться только тогда, когда он старается убедить нас в том, что его не существует, дорогой друг! Когда же он свободно гуляет между людьми, открыто представая перед их взглядами, бояться его нечего, поверьте мне!
— Пойдемте же, — проговорила заинтригованная Матильда.
Незнакомец увел ее туда, где вилась фарандола. Они тут же принялись танцевать. Воспользовавшись первым же предлогом, незнакомец, увлекая за собой свою партнершу, покинул круг танцующих. Он подвел ее к небольшой лавочке, закрытые ставни на окнах которой были задрапированы цветной тканью.
— Мне нужно с вами поговорить, — проговорил он, снимая маску.
— Жирар!
— А кого бы вы хотели обнаружить под маской дьявола?
— Вы настойчиво стремитесь показать себя хуже, чем в действительности, мой бедный друг! Пожалуйста, пойдемте обратно!
— Нет, нет. Вы меня выслушайте!
— Не намерены ли вы объявить мне, что готовы отказаться от вашего безумия?
— Как я могу от него отказаться?
— Ну, тогда нам не о чем говорить. Я в курсе ваших химер, и уже сказала вам, что о них думаю. Прощайте!
— Нет, так вы не уйдете!
Он попытался схватить ее в объятия.
— Нет!
Прозвенела пощечина. Жирар отпрянул. Матильда удалилась. Она вернулась к своим. Она была во власти справедливого гнева.
— Поистине с сатаной водиться не следует, — сказала она вопросительно посмотревшему на нее Николя, — даже на карнавале!
— Что произошло?
— Ничего. Но этот дьявол просто сумасшедший!
Подошел Этьен:
— Не выпить ли нам чего-нибудь?
В одном из концов торговой галереи Матильда заметила Жанну, танцевавшую старинный танец с Бернаром. У обоих был очень довольный вид.
— Нужно порвать, Флори, другого решения нет.
Больше двух часов продолжался их разговор, и все доводы каноника сводились к одной альтернативе: либо продолжать жить во грехе, губящем душу и пачкающем тело, поставив крест на будущем, либо решиться на разрыв, который сохранит шансы как на вечную жизнь, так и на покой здесь, на земле.
— Я не отрицаю, отец мой, что вы правы, — повторяла Флори, уже не раз выразившая свое согласие с доводами собеседника. — Я и сама пришла к такому же выводу. Но, увы, одно дело — признать необходимость разрыва и совсем другое — реализовать ее! Я боюсь, да, признаюсь перед вами, боюсь жестокости, насилия со стороны человека, вся жизнь которого завязана и словно окована нашей связью.
— Однако ваши слова доказывают, что вы больше не любите его, дочь моя. Никогда не следует называть любовью состояние чувственной покорности, до которой он вас низвел.