Дошла очередь до Васькиного проекта, — и все мы, глянув на бумажку, испещренную каракулями, не сговариваясь, хором воскликнули:
— Ого, а в этом что-то есть!
Сервер патетически звякнул:
— Какая смелость решения темы!
— Оригинальный полет мысли! — подхватил я.
— Можно принять! — добавил Фархад.
— За основу! — уточнила Стелла.
— Аксакалы ахнут! — пообещал Юрка Воронов. — Вот увидите — аксакалы соревноваться станут за право на этой тахте сидеть.
Кулак слушал нас, изумленно вздыбив верхнюю губу, а Николай Степанович переводил взгляды с одного на другого, силясь понять — шутим мы или говорим искренне. Но мы держались уверенно, ни тени улыбки нельзя было увидеть на наших лицах, озабоченных лишь успехом общей затеи. Николай Степанович дрогнул и, взяв в руки Васькин листок, стал пристально изучать его.
— Вы думаете, интересный проект? — все еще с сомнением в голосе спросил он. — А я почему-то не вижу ничего особенного.
— Ну что вы! — дружно запротестовали мы. — Очень оригинально.
— Вот бы не подумал, — растерянно проговорил Николай Степанович. — Разве что если вот здесь изменить форму спинки, а тут ножку позатейливее украсить.
— Вот-вот! — подхватил я. — Так и сделаем. Давайте строить по Васькиному проекту с вашими добавлениями. Это будет ваш с Васькой коллективный проект. Мы даже потом специальную табличку на тахте прикрепим — построена, мол, по особому проекту отца и сына Кулаковых. Пусть аксакалы знают, кто им радость подарил.
Николай Степанович еще раз с сомнением глянул на Васькину мазню и наконец заколебался, улыбаясь, подошел к Ваське и потрепал его за чуб.
— Победил ты, Вась, так товарищи говорят, — в голосе его звучала гордость. — Вот бы не подумал, что и в твоей башке мысли водятся.
— Водятся! Еще какие водятся! — подхватил я. — Он у вас, знаете, какой сообразительный — что хотите придумать может. Такое иной раз придумает, что мы только удивляемся.
Уж тут-то я был честен — от Васьки можно было ожидать чего угодно.
— Сообразительный, говорите? — обрадовался Николай Степанович. — Наконец-то. Давно пора.
— В него только верить надо, — тихонько сказал я и еще тише добавил: — И не лупить! Если можно…
Николай Степанович помолчал, опустив голову. Потом шумно вздохнул и согласился:
— Это можно. Если сообразительный… — И сказал вдруг с жаром: — Я ведь, ребята, столярному делу его обучить хочу. Чтоб не угасло со мной ремесло мое, секреты мои.
— А меня будете учить? — встрепенулся Фархад. — Мы с Васькой вместе у вас уроки брать будем.
— Еще и дневник заведите, — смешался Николай Степанович. — Отметки ставить буду.